Эксперименты империи. Адат, шариат и производство знаний в Казахской степи

Идея сближения с казахами и другими народами за счет налаживания местной инфраструктуры, включая религиозное благоустройство, не была новым шагом в имперской политике. Строительство мечетей в Казахской степи, караван-сараев и других объектов, притягивавших к себе мусульман, началось в конце XVIII в. Это делалось из прагматических соображений — для формирования лояльности, оседло-земледельческого уклада, развития цивилизации и гражданственности[670]. В середине XIX в. подобный подход уже не мог восприниматься без проблем. Тесная связь колонизационного процесса с вопросами русификации и административно-политической унификации делала взгляды чиновников на роль ислама в имперской политике более противоречивыми, чем прежде. Поэтому В. А. Перовский не стал изучать суть проблемы, а поручил В. В. Григорьеву заняться вопросом о строительстве мечети. Председатель ОПК решил не колебаться и перевел вопрос в иную плоскость, отличную от той, которую хотел предложить И. Я. Осмоловский. Признав ислам самой «фанатической» религией в России, чиновник заключил: «предложение Ваше (Осмоловского. — П. Ш., П. С.) об устройстве близ форта Перовский магометанской для местных киргизов мечети… неосновательно и несогласно с видами Правительства». Поэтому «должно желать, чтобы никогда не воздвигалась эта мечеть на берегах Сыра»[671]. Как видим, не все инициативы старшего чиновника МИД находили одобрение в Оренбурге. Хотя и И. Я. Осмоловский, и В. В. Григорьев понимали важность колониальной политики Российской империи в Центральной Азии, однако они расходились в оценке методов для ее проведения. Если заведующий местными казахами рассчитывал с помощью ислама стимулировать социальные и экономические процессы в районе Сыр-Дарьинской военно-укрепленной линии, то В. В. Григорьев мыслил иными категориями. Как и в случае со сборником обычного права, он не был готов в угоду местным обстоятельствам отказываться от своей исламофобской позиции, ставшей со временем формой политического доктринерства. Поэтому председатель ОПК сделал все для того, чтобы замысел И. Я. Осмоловского остался только на бумаге.

Провал проекта с мечетью обозначил только одну грань фронтирной истории — для одних чиновников (в Оренбурге) Сырдарья представляла собой преимущественно стратегический рубеж, для других (местных управленцев) это была еще и контактная зона, которая требует благоустройства и взаимовыгодного сосуществования между народами и культурами. Институциональный фактор, конечно, не был преградой на пути удовлетворения самых разнообразных культурных потребностей. Некоторые из них были связаны с тем, что жизнь на Сыр-Дарьинской линии не обходилась без восточного колорита. Его влияние проявлялось в формировании новых культурных традиций и представлений среди русских военных гарнизонов. Так, известный поэт А. Н. Плещеев, служивший в форте Перовский, писал, что культурный досуг местного общества восполнялся, в частности, благодаря поездкам в казахские аулы. Как правило, такие мероприятия сопровождались обильным застольем с дегустацией разнообразных казахских блюд и другими развлечениями[672]. Описывая жизнь внутри форта, А. Н. Плещеев с удовлетворением писал: «наклонности у гарнизона более благородные и что не в пьянстве, буйстве и ночном шатании ищут развлечение от скуки». В свободное от службы время прочитывалось много газет и журналов. Находились любители игры в шахматы и бильярд[673]. Изюминкой досуга были вечера у командующего Сыр-Дарьинской военной линией генерал-майора А. М. Фитингофа. На них собирался весь свет местного общества. Частым гостем был здесь и И. Я. Осмоловский, который развлекал публику игрой на чибызге[674]. Влияние казахской культуры проявлялось не только в сфере духовных потребностей, но и в будничной повседневности. В этом плане А. Н. Плещеев был приятно удивлен, обратив внимание на внешний вид заместителя И. Я. Осмоловского М. Б. Первухина: «Сам в халате, в чамбарах[675] и малахае скакал со своим киргизским отрядом»[676].

Другой особенностью культурного взаимопроникновения на Сыр-Дарьинской линии, конечно, были отношения между имперскими войсковыми соединениями и жителями центральноазиатских ханств. Хотя обязанностью солдат и офицеров была защита укрепленных рубежей от внешних нападений, однако то обстоятельство, что в русской армии было много мусульман, вызывало тревогу среди пограничного начальства. Эти опасения основывались на участившихся фактах дезертирства, когда татары и башкиры использовали фронтирную зону как возможность перебраться к своим единоверцам — кокандцам, хивинцам, бухарцам[677].

Соблазны фронтира: курьезы имперской биографии