Эксперименты империи. Адат, шариат и производство знаний в Казахской степи

Сложно сказать, насколько такая оценка достоверна. Возможно, что на фоне бурно разыгравшейся в местной обстановке ностальгии и апатии А. Н. Плещеев сгустил краски, синтезировав в образе М. Б. Первухина все крайне чувствительные для него недостатки местного общества. Сравнение Осмоловского и Первухина — тоже показательный пример конструирования идеальных образов, которые важны для общественного и политического дискурса, например поиск «козлов отпущения», виновных в просчетах колониального управления. С другой стороны, в Осмоловском Плещеев, возможно, разглядел тип чиновника, который не смог или не хотел обнаружить в Оренбурге[717]. Вообразив, что это идеал, поэт заретушировал благодаря плотности ориенталистских зарисовок некоторые из его возможных недостатков. Представляя, что он находится на Востоке (что сквозит в его письмах к В. Д. Дандевилю), который еще не сплавился (т. е. не утратил черты своей оригинальности) в котле имперской бюрократии, А. Н. Плещеев попытался показать, что власть в этих условиях может быть более гуманной и справедливой не только с точки зрения человека, который ее осуществляет, но и в глазах местного общества, наделяющего источник власти большим авторитетом[718]. Пример М. Б. Первухина только усиливает положительность образа И. Я. Осмоловского. Конечно, подтверждение слов А. Н. Плещеева мы находим и в других источниках из круга доброжелателей И. Я. Осмоловского[719]. Однако не всегда имидж руководителя становится преградой или моральным табу для злоупотреблений на местах. Как это часто бывает, к человеку привыкают, он становится удобным, все знают его сильные и слабые стороны, поэтому выгодно эксплуатируют образ начальника в своих собственных целях.

Что происходит, когда появляется М. Б. Первухин? Это новый человек, который, не успев обжиться в местной среде, получает большие властные полномочия. В силу тех или иных личных убеждений и жизненного опыта он начинает диктовать собственные правила игры. Вновь обратимся к А. Н. Плещееву: «При Осмоловском розыски делались гораздо деятельнее и успешнее, а теперь едва бежит — и след простыл»[720].

Это не обязательно говорит о том, что М. Б. Первухин из‐за коррупции и различных злоупотреблений снизил эффективность местного судопроизводства. Есть сведения, что его расследования и подходы к урегулированию конфликтов были организованы так же тщательно[721], как и при И. Я. Осмоловском. Скорее речь идет о том, что он не смог конкурировать с образом И. Я. Осмоловского еще и потому, что не обладал такими же связями и ресурсами, как его непосредственный начальник. Поэтому М. Б. Первухин долго не задержался на новом месте и в 1856 г. оставил форт Перовский[722].

Уделив большое внимание сравнению этих двух чиновников, мы должны заметить, что имидж И. Я. Осмоловского не всегда был положительным. Во многом это зависело от контекста, в котором фигурировал тот или иной чиновник. Чувствуя, что стоит «на твердых ногах» в форте Перовский[723], И. Я. Осмоловский не мог надеяться на такую же уверенность при реализации своих замыслов в Оренбурге или Санкт-Петербурге. В письме к В. В. Григорьеву от 1 сентября 1854 г. И. Я. Осмоловский пишет, что не может полностью довериться переписке, так как она дает почву его врагам в Оренбурге превратно толковать его действия на Сырдарье и распространять в отношении него разные ложные мнения. Приведем отрывок: «…для объяснения по многим делам по управлению мною Сырдарьинскими киргизами, большею частью изложение которых почти не возможно для меня на бумаге, потому что многое показалось бы чисто схоластическим, в особенности вследствие составленного уже обо мне широкообидного для меня мнения в Оренбурге. Хотя я и не знаю по каким данным, но что это мнение существует, в этом я убежден…»[724].

О том, что сомнения И. Я. Осмоловского по поводу оценки его деятельности на Сырдарье имели какие-то основания, сообщает, например, письмо В. В. Григорьева, написанное В. В. Вельяминову-Зернову в 1857 г.: «О-ий (Осмоловский. — П. Ш., П. С.) показал себя при управлении Сыр-Дарьинскими киргизами совершенным… вверился разным негодяям, а те, воспользовавшись этим, пустились пакостничать. Кибиточная подать на Сыре, говорят, сбирается не то по три, не то четыре раза в год. Участвовал он в этих злоупотреблениях или не участвовал, все равно: в первом случае он и… во-втором о… которого нельзя посадить ни на какое порядочное место»[725].