Эксперименты империи. Адат, шариат и производство знаний в Казахской степи

Парадоксально, но в условиях фронтирной ситуации империя вынуждена была поддерживать барымту, т. е. практику, которая еще с начала XIX в. стала рассматриваться как уголовное преступление, а не правовой механизм[741]. Иногда это было чуть ли не единственным способом восстановить временное равновесие и баланс сил между конфликтующими сторонами. Так, в 1861 г. командующий Сыр-Дарьинской линией А. О. Дебу доводил до сведения оренбургского и самарского генерал-губернатора А. П. Безака, что «кокан[д]цы» (вероятно, в этом контексте речь идет о казахах, кочевавших на территории Кокандского ханства) ограбили не только четыре каравана, но и отогнали четыре тысячи лошадей у шомекеевцев[742], подчиненных подполковнику Е. Касымову. Начальник военной линии принял решение совершить ответный набег, который должен был возглавить управляющий шомекеевским родом султан Илекей, потому что «подобные поступки со стороны кокан[д]цев и особенно ташкен[т]ского бека не должны были бы, в строгом смысле, как подрывающие и торговлю нашу со среднеазиатскими владениями, и влияние на киргизов, проходить безнаказанно, но пассивное положение, в котором обстоятельства сдерживают войска Сыр-Дарьинской линии <…> становится преградой, чтобы всякая воинственная попытка не выказала в ущерб силы нашего оружия этой действительной бессредственности»[743].

Таким образом, мы видим, что колониальная администрация находит в барымте дополнительный ресурс управления, который способен защитить престиж империи и стать одним из способов демонстрации силы. Однако, санкционируя барымту, российские власти не всегда готовы были предугадать ее последствия, придерживаясь в этом случае прагматической тактики. Об этом красноречиво сообщает тот же рапорт А. О. Дебу: «Допущение киргизов до баранты в отмщение кокан[д]цам потребует тоже уверенности их в нашей самостоятельности — к защите и поддержке на случай прорыва хищного соседа в их кочевья. Разбросанность последних, растяжение [Сыр-Дарьинской] линии, заставляют поневоле смотреть как бы сквозь пальцы на страдальческое и неопределенное положение наших киргизов»[744].

Как сложилась судьба Илекея в дальнейшем? Он дослужился до звания войскового старшины и в 1870 г. вышел в отставку. Однако эта история могла бы иметь совсем иной финал. В 1868 г. Е. Касымов уличил свою жену Сулу-ханым в супружеской неверности, застав ее со своим двоюродным братом султаном Адилем Саукумовым. Зарубив шашкой обидчика, Илекей подговорил одного из своих сыновей убить также и Сулу-ханым. Дело попало к туркестанскому генерал-губернатору К. П. фон Кауфману, который приказал разобрать иск брата Сулу-ханым Басчи-кожи Тлепходжина по адату и взыскать с Е. Касымова кун. Интересно, что суд биев, который должен был окончательно решить судьбу бывшего казахского хана, проявил благосклонность к Илекею и оправдал его — освободил от наказания за оба преступления[745].

«Нам надобно шевелиться и двигаться»: новые шаги в центральноазиатской политике