Экспонента. Как быстрое развитие технологий меняет бизнес, политику и общество

Например, в одной удивительно популярной работе ученого-юриста Лины Хан выдвигается альтернативная антимонопольная концепция, которая учитывает последствия доминирования Amazon в инфраструктуре и логистике[208]. Вместо того чтобы сосредоточиться на том, к каким последствиям приводят действия Amazon для потребителей, нам стоит обратить внимание на конфликты интересов, возникающие в результате огромных масштабов и инфраструктурной мощи. Рассмотрим пример компании Ecobee, которая производит устройства для управления домашним отоплением и продает их через платформу Amazon. Потребители могут подключить их к голосовому помощнику Alexa от Amazon. Wall Street Journal писала, что Amazon угрожала помешать Ecobee продавать товары, если компания не будет делиться с гигантом данными о потребителях. По мнению Хан, именно такое поведение, а не размер компании и есть ключевой показатель монополии. Предложения Хан — только первый этап, но они вполне разумны. Как только у нас появится новый свод правил для крупных компаний, станет проще предотвращать захват суперзвездами слишком большой власти.

Что делать, когда крупнейшие компании начинают стремиться к монополии? Прежде всего, антимонопольные органы должны более уверенно препятствовать приобретению крупными компаниями более мелких. Однако проблема в том, что любому регулятору трудно определить, что приобретение мелкой компании компанией доминирующей может через пять или десять лет привести к монополии. В 2005 году Google заплатила за мобильную систему Android сущие гроши. В то время на рынке телефонов шло сражение между BlackBerry и Nokia — какой вред могла нанести Google покупкой какого-то стартапа? Facebook купила Instagram, когда там насчитывалось с десяток сотрудников, за сумму, которую многие в то время считали абсурдно завышенной. Ни в том ни в другом случае антимонопольные органы США не подозревали, что через десять лет оба сервиса достигнут колоссального размаха.

Решение, возможно, заключается в том, чтобы регулирующие органы оставили за собой право утверждать любые приобретения крупнейших корпораций, даже если они покупают относительно небольших игроков на рынке. Их можно было бы наделить правом настаивать в будущем на продаже приобретения, если в результате него возникнут проблемы.

Такой подход предотвратил бы скупку платформами экспоненциального века целых секторов рынка. Но мы также могли бы попытаться остановить органический рост этих компаний. Здесь стоило бы задействовать «идею оперативной совместимости». Это знакомая уже концепция общего языка, позволяющая различным типам почтовых сервисов взаимодействовать, что на ранних этапах способствовало росту интернета. Сегодня совместимость платформ — большая редкость. Если вы работаете водителем в Uber и решили перейти в конкурирующий сервис, придется все начинать с нуля — без рейтингов и отзывов клиентов. Это как если бы вы купили новый факс и убеждали бы всех своих клиентов купить аппарат той же модели, чтобы вы могли взаимодействовать.

Настаивать на совместимости, особенно для организаций, достигших определенного размера, — это один из способов нарушить сетевые эффекты, которые позволяют компаниям постоянно укрупняться. Например, если я размещу свои товары на eBay, кто-то может найти их на конкурирующем сервисе и сделать ставку. Если я разместил короткое видео своей тренировки в Instagram, мои друзья на LinkedIn должны иметь возможность восхититься им и послать мне цифровые аплодисменты. Оперативная совместимость не помешает положительным свойствам сетевого эффекта: даже если я уйду из одной конкретной социальной сети или сервиса в другие, я все равно смогу получить доступ к пользователям предыдущего сервиса. Но это также означает, что сетевой эффект одного сервиса — неумолимо ведущий компанию к монополии — можно будет обуздать.

Нам уже знаком путь к созданию совместимых коммуникационных услуг. В начале 1990-х годов компании, предоставляющие услуги сотовой связи, действовали каждая сама по себе. Вы могли отправлять текстовые сообщения только абонентам той же сети. Если я пользовался Vodafone в Великобритании, а моя подруга предпочла Orange, отправить ей сообщение я не мог. Для такой несовместимости реальных технических причин не было, но были бизнес-причины: каждая сеть беспокоилась, что клиенты перейдут к конкурентам. В результате в 1999 году, до распространения совместимости, среднестатистический британский пользователь сотового телефона отправлял лишь пару текстовых сообщений в месяц. К 2004 году, через четыре года после того, как совместимость стала обычным явлением, средний британец отправлял в месяц 33 сообщения. К 2010 году он слал уже 141 сообщение в месяц[209]. Возможность свободного доступа к абонентам любой сети в сочетании со снижением цен привела к росту использования телефонов. И страх перед совместимостью оказался неуместным: компании стали сильнее, чем прежде, а активность их клиентов значительно увеличилась.