Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

— …У нас с вами странная, как вы говорите, мистическая связь. Вы изнасиловали мою жену, а я убил вашу. Ведь это я готовил покушение на улице Вавилова, когда машину с вашей женой и сыном расстреляли автоматчики. В машине должны были ехать вы, но оказались ваши родные. Вы не захотели передать нам сведения об авиационных приборах для истребителя «пятого поколения», и погибли ваши близкие. Вы уехали в Германию, и была надежда, что больше мы о вас не услышим. Но вы опять объявились со своей сумасбродной «Пятой Империей» и встали у нас на пути. Посмотрите, чего вы добились? Одни ваши соратники мертвы, другие вам изменили, третьи в тюрьме дают показания. Вы спровоцировали их выступление, выявили скудные силы русских патриотов и позволили их уничтожить. Все ваши технологии, весь ваш «магический архив» у нас в руках. Ваша милая матушка мертва — это вы убили ее собственной рукой, перед этим крестив. Остается только ваша подруга Маша, от которой вы ждете наследника. Не подозревает, бедняжка, что ее Император свергнут, а ей уготована роль полонянки…

Эти веселые, счастливые слова победителя, чувствующего свое торжество и свою безнаказанность, разбудили Сарафанова. Маша, ее милая комната, чудные лампады, пестрая шаль, которой она кутает свой живот, — над всем этим нависла беда. Туда стремятся беспощадные силы, торопятся злые насильники. И это он, Сарафанов, своей любовью, своим постоянным о ней помышлением навел врагов.

По телу прокатилась тугая волна, сбивая оковы и путы. Рука в кармане нащупала пистолет. Он вынул оружие. Увидел, как искривилось лицо Агаева. В нем изменились оси симметрии, появились иные черты. Черно-синие кудри, фиолетовые, как оливки, глаза, дерзкий орлиный нос, властный выпуклый подбородок. Он превратился в древнего воина. Заслонялся от Сарафанова ладонью. С этой ладони хлестали незримые силы, срывались могучие вихри, отталкивали Сарафанова. Сарафанов выстрелил, пробивая ладонь, видя черную дыру от пули. Агаев упал. Сарафанов навел пистолет, собираясь прострелить ему голову. Уже нажимая спуск, странным толчком воли сдвинул ствол, посылая выстрел мимо головы упавшего. Отбросил пистолет. Хрустя разбитым стеклом, выбежал из комнаты.

Глава тридцать девятая

Среди погромов и арестов, воплей и стенаний оставался один-единственный дом, еще не найденный врагами, не захваченный смертельным вихрем, — дом его ненаглядной Маши. Туда он стремился. Старался поспеть раньше, чем прибудут враги. Выхватить свою ненаглядную. Умчать прочь из города. В «Шереметьево», в многолюдные залы с горящим электронным табло, выбирая маршрут хоть в Гамбург, хоть в Лондон, хоть на другой континент в Сан-Пауло. Или в другую сторону, подальше от многолюдья, от милицейских постов, от паспортного контроля, где в компьютерах уже значится его имя, вывешена фотография, ждет неминуемый арест. Выбраться прочь из Москвы, попутными машинами, электричками, замызганными поездами, в общих вагонах, куда-нибудь в русскую глушь, в непролазные дебри, на берег ледяных карельских озер, в сосняки и гранитные горы, где он выроет землянку, построит жилище и там укроет свою ненаглядную Машу, своего нерожденного сына. Сбережет ее среди русских метелей, непроезжих снегов, ночных ослепительных звезд. Так думал он, направляя «мерседес» к знакомому дому, пугаясь милицейских сирен, прячась от залетавших в салон оранжево-синих вспышек.

Маша встретила его, домашняя, простоволосая, не успев нанести золотистые легкие гримы, чуть заметные румяна, смуглые тени. Лицо ее было утомленным и бледным. Домашний халат небрежно застегнут. Живот и бедра опоясывала теплая шаль. Сарафанов с порога оглядел ее жадным, пугливым взором. Ее бледное лицо казалось желанным, спасительным. В этой белизне, как в тумане, ему хотелось укрыться. Пройти сквозь ее любимое лицо в иное пространство, в безопасное и счастливое, где его не настигнут враги.

— Прости, я — без звонка… Так надо. Мы должны уехать немедленно. Не стану ничего объяснять. Ты в опасности. Уже однажды я терял любимую женщину и любимого сына… Такое не должно повториться. Бери самое необходимое. Машина ждет. Едем сейчас. Тебе нельзя оставаться…

Он тянулся к ее лицу. Хотел погрузиться в белизну, в туманы, стать невидимым. Хотел отделиться от безумного города.

— Я не могу уехать, — ответила она отчужденно, прижимая ладони к животу, и пальцы ее казались худыми и белыми поверх пестрой шали.

— Уедем немедленно. С собой ничего не бери. Есть деньги, на год или два. На самый край света. Другие паспорта, другие имена и фамилии. В какой-нибудь сельской больнице… Родишь… Станем его растить. Природа, народные сказки, одна чистота, красота. Ангел явился, сказал: «Не бойся идти в Египет». И ты не бойся. Мы их обманем. Царь Ирод его не найдет… Они устроили охоту за сыном, как за царевичем Дмитрием. Хотят его заколоть, чтобы пресеклась династия… — он захлебывался, спотыкался о мысли, падал из одной ямы в другую.

Она испуганно пятилась, крепче прикрывала живот, словно спасала чадо от его безумных энергий.