Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

— Я знал, — тихо произнес Агаев. — Знал, что у вас есть тайна… Вы несли ее под сердцем, и я угадывал ее биение. — Он возвысил голос, который теперь страстно дрожал. — Я долго ждал и награжден за ожидание… Награжден вашим доверием. — Агаев сложил на груди руки, как это делают люди в момент крещения. Устремился было к Сарафанову, но удержал себя на расстоянии, не решаясь приблизиться к обожаемому человеку. — Я счастлив… Мне открылся смысл существования… Я поверил, что у русских есть будущее… Моя жена, мои дети будут жить в счастливой России… Я готов приносить любые жертвы, готов идти за вами… Поручите мне любую работу, самую изнурительную, самую опасную, я стану безропотно ее выполнять… Вы великий человек, великий подвижник… Верю каждому вашему слову…

Было видно, что он восхищен, благоговеет перед Сарафановым. Сарафанов торжествовал. Его дар убеждать, искусство обращать в свою веру получили блистательное подтверждение.

— Я очень ценю вас, — сказал Сарафанов. — Нам скоро представится случай послужить России.

Они покинули лабораторию, оставив за стальной дверью голубую звезду. Оказались в кабинете. Здесь, при солнечном свете, вернулись к прежним отношениям, соблюдали субординацию. То, что произошло между ними в молельне, осталось глубоко внутри них. Здесь же они выглядели как взыскательный начальник и исполнительный подчиненный.

— Михаил Ильич, я просил принести деньги. Они потребуются на то, что я назвал «дестабилизацией».

Агаев удалился, и через несколько минут Сарафанов уже укладывал в кейс пачки долларов, стянутые крест-накрест бумажной банковской лентой. Через полчаса он уже был в дороге.

Глава тринадцатая

Машина мчала его среди подмосковных сосняков, заснеженных дач, красных, в вечернем солнце стволов, над которыми застыли льдистые, полные снега кроны. Остановились перед воротами пансионата, окруженного высоким дощатым забором. Дюжие охранники в камуфляже пропустили машину внутрь. Навстречу, по накатанной блестящей дороге, мимо свежерубленной часовни, шел казачий атаман Вуков, могучий, в пятнистой форме, без шапки. Издали было видно, как он улыбается, как сияют его синие, навыкат, глаза, золотится бородка, и горячая голова окружена облаком пара.

— Алексей Сергеевич, дорогой, как любо, что ты приехал, — они обнялись, троекратно расцеловались. Сарафанов чувствовал, как сжимают его могучие рычаги, сдавливают спину громадные ладони, ходят ходуном круглые мускулы, и колючая бородка атамана покалывает щеки. — Вот оно, видишь, мое хозяйство. Спасибо тебе, что помог заполучить это доброе место. Здесь мы работаем, здесь отдыхаем.

Вуков был искренне рад. От него исходила теплая сила, щедрое радушие, телесная и духовная мощь, которые вмиг, по необъяснимой причине, могли превратиться в свирепое бешенство, неукротимую ярость, слепое ожесточение. Сарафанов любил его медвежью природу, почитал его бурого тотемного зверя. Ценил начинания Вукова, собравшего вокруг себя дюжих парней, которых милиция именовала «братвой», а патриотические круги — «казачьим братством». Сарафанов помогал Вукову деньгами: платил за аренду пансионата, сшил атаману и его казакам эффектные мундиры, вызволял «казачков» и самого атамана из бесчисленных переделок, откупаясь от сотрудников управления по борьбе с организованной преступностью.

Из сосняков, на блестящей дороге, возникла марширующая колонна. Серо-зеленая, в камуфляже, литая, окруженная горячим паром, оглашала воздух ахающей строевой песней. «Из-за леса, леса копей и мечей, едет сотня казаков — усачей…» Они были вовсе не усачи — молодые, стройные, радовались своему слитному множеству, хрусту снега под тяжелыми бутсами, жаркому, на одном дыхании рыку.

Сарафанов с удовлетворением убеждался, что Вуков, помимо красноречивых уверений, действительно обладает организацией — «русской силой», исполненной свежей энергии.

Они двигались по территории пансионата, скрытой от посторонних глаз, где каждый утолок был рачительно приспособлен под спортивные и военные тренировки. В закрытом тире шла стрельба по мишеням из боевого оружия. Так сохраняло стрелковые навыки охранное подразделение, позволявшее Вукову держать при себе небольшой вооруженный отряд.

— Это не всё, что у нас есть, — загадочно подмигнул он, поведя синий глаз куда-то в сторону, за окно. — У нас припрятано кое-что посерьезнее пистолета Макарова. Можем держать под контролем стратегические перекрестки. Можем вести бой с регулярным полком. Можем останавливать танки. — На его крепком лбу образовалось вздутие, как если бы он удерживал лбом движение бронеколонны.

В спортивном зале крепкие парни вели бой на ринге. Другие занимались «русскими единоборствами», швыряли друг друга на матрасы, издававшие гулкие стуки.

Они обошли территорию, где молодые люди бегали на короткие и длинные дистанции, рыли в снегу укрытия, боксировали, ходили строем, превратив пансионат в военно-тренировочный лагерь. Все это нравилось Сарафанову. Внушало надежду на успех замысла, с которым он пожаловал к Вукову.