Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Вуков гонял на скулах белые желваки. В нем бродило бешенство, подступая к кадыку, который дико гулял на жилистой шее. Это бешенство достигало предела, за которым из Вукова начинал рваться косматый тотемный зверь, готовый терзать и крушить, и в слепом негодовании ему было не отличить врага от друга, благодетеля от злого хулителя. Сарафанов, как опытный дрессировщик, чувствовал эту опасную черту, к которой он подводил звериную, обитавшую в Вукове сущность, не позволяя ей обнаружиться.

Мы готовы биться, готовы за Россию кровь проливать. В девяносто третьем году я пронес под землей в Белый дом гранатометы. Говорил Руцкому: «Приказывай, сожжем ихние танки к едреной фене!» Он приказ не отдал. Я гранатометы опять под землей выносил. Дал бы Руцкой приказ, грачевские танки как пакля бы горели! Мы бы из Белого дома вышли и двинули на Кремль!

— И чего бы достиг? Бейтаровцы, которые в американском посольстве укрылись, только бы лапки свои потирали: русские убивают русских. Опять гражданская война, как в восемнадцатом. Опять русский брат другому брату в живот штык втыкает, а русское золото и бриллианты текут в швейцарские банки. Это Бог тебя сохранил: не дал стрелять по русским танкистам. Отвел от тебя каинов грех.

Вуков тяжело дышал, водя могучей грудью. Его выпуклые глаза заволокла розовая пленка, как у зверя, ослепленного страстью. Эта свирепая страсть была направлена на Сарафанова, ставшего вдруг источником его страдания, дразнившего запахом крови, прижигавшего раскаленным шкворнем, от которого распространялся запах паленой шерсти и горелого мяса. И, чувствуя последний предел, к которому он подвел атамана, балансируя на смертельно опасной черте, Сарафанов искусно отвел от себя угрозу.

— Ты — настоящий русский богатырь! Герой! Пример русского мужества и отваги. С тебя надо писать картину былинного витязя. Ты — Микула Селянинович и Илья Муромец. Ты — Ермак Тимофеевич и Степан Разин. Все спрашивают: «Где нынешний Минин? Где князь Пожарский?» А ты и есть нынешний Минин и нынешний князь Пожарский. За тобой народ пойдет. Все сословия, все русские люди. И «красные», и «белые», и православные, и коммунисты. Одни понесут за тобой хоругвь с Богородицей, другие красное знамя с портретом Иосифа Сталина.

Вуков прикрыл мохнатой бровью один раскаленный глаз. Другим исподлобья недоверчиво взирал на Сарафанова, стараясь понять, чего хочет от него гость: вначале обидел, доведя до помрачения, а теперь награждает льстивыми, ласкающими слух похвалами.

— Ты знаешь лучше меня, в каком состоянии находится российская армия. Ее разложение достигло предела. Ее солдаты бегут из гарнизонов. Ее генералы воруют и строят роскошные дачи. Ее офицеры забыли о воинской чести. Но на смену этой падшей армии придет молодое русское воинство. Придут новые Семеновские и Преображенские полки. Ты возглавишь их. Я смотрел на твоих парней. Это истинные сыны Отечества. Из этих «потешных полков» ты создашь новую русскую армию, которая совершит свои первые подвиги, может быть, в той же Нарве, которую мы вернем снова в состав России. Или в Крыму, который ждет возвращения в состав Государства Российского. Россия — страна героев. В каждом русском солдате живет дух Александра Матросова. В каждом офицере — дух Суворова и Кутузова. Ты своей доброй энергией расколдовал сонных русских парней. Открыл им очи, влил в их сердца мечту о геройском подвиге. Этим ты и велик.

Вуков распрямился, убрал с колен набрякшие кулаки. Еще с недоверием, но уже с острым вниманием взирал на Сарафанова. Его хмурые глаза просветлели. С них сошла дурная поволока. Засияла синева с золотистой искрой радости. Богатырь был обескуражен этой высокой похвалой. Вкушал сладость услышанных слов.

— Между счастьем и несчастьем — один удар сердца. Между светом и тьмой — один быстролетный луч. Мы угнетены и подавлены. Живем под игом «золотого миллиарда», околдованы злыми чарами. Но лишь слабое усилие, легкий вздох, чистый поцелуй, и спящая царевна проснется. Россия воспрянет, сбросит с себя темный морок, стряхнет злые чары. Крохотный толчок — и возникнет вихрь. Начнет расширяться, раскручиваться, захватывать в себя все новые пространства, новые горизонты, превращая мертвое царство в цветущий сад. Ты и есть — этот вихрь! Осознай свое предназначение!

Вуков жадно внимал. Его крупное лицо, окаймленное золотистой бородкой, порозовело. Он дышал полной грудью. Слова Сарафанова делали его красавцем, светоносным рыцарем, заступником сирых и малых. Он слушал эту песнь о себе, воплощался в былинный образ, в который облекал его Сарафанов.