Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Они обнялись, расцеловались троекратно. Вуков провожал Сарафанова до ворот. В вечернем зеленом небе горел закат. Рубленая часовня казалась сложенной из золотых бревен. Перед часовней стоял строй казаков без шапок. Священник, выйдя на мороз, колыхал кадило. За его спиной, в глубине часовни, сочно краснела лампада. Сарафанов и Вуков перекрестились, поклонились золотому кресту. Через минуту «мерседес» мчал Сарафанова в Москву.

Глава четырнадцатая

Сарафанов отправился на один из «объектов», что значился в списке, который получил от него атаман Вуков. Так снаряжаются в опасную и увлекательную экспедицию, сулящую великие открытия или безвестную гибель. Так уходит в горы спецназ, чтобы устроить засаду и в беспощадной схватке разгромить неприятеля или погибнуть. Он шел, чтобы убедиться в эффективности своего замысла, имя которому — «дестабилизация». «Объектом» являлась известная в Москве гостиница, принадлежавшая группе чеченских воротил. Здесь располагался известный салон игральных автоматов, злачный и роскошный игорный дом.

— Поставь машину поодаль, — приказал он шоферу. — Пусть твой номер никто не увидит. — Запахнул дорогую шубу, вышел в синий морозный воздух, в котором высоко, окруженное багровым туманом, светилось название гостиницы.

Отель — высокий, стеклянно-бетонный брусок, построенный в респектабельном районе столицы, — вначале принадлежал комсомолу. В его названии присутствовал отзвук комсомольской героики времен Гражданской войны. Напоминание о молодом «красном мученике», увлекающем в свой подвиг множество юных героев. Во времена комсомольских съездов в простых и удобных номерах размещались ударники строек, молодые ученые, изобретатели и поэты.

— Вы у нас прежде бывали? — спросил его служитель за стойкой, предупредительный и чуткий, бегло оглядывая Сарафанова, осуществляя «фейс-контроль». — Если нет, то входной взнос пятьдесят долларов. Поменяйте деньги на фишки и можете расплачиваться ими в баре и казино.

Сарафанов смел в ладонь круглые, приятные на ощупь, фишки и ступил в гостиничный холл, пройдя сквозь рамку металлоискателя, позволив охраннику огладить свою спину и живот попискивающим детектором.

От былого, чопорно-респектабельного советского стиля, в котором возводились обкомы партии, академии общественных наук, номенклатурные санатории, не осталось следа. Весь огромный холл был переосмыслен, перевоплощен в экзотическое многомерное пространство, по мотивам античного эпоса, гомеровских поэм.

Сине-зеленые волны на стенах. Каменные остатки Трои. Боевая колесница Ахиллеса. Воинский доспех Агамемнона. Греческие амфоры с письменами и меандрами. И огромный, под парусами, корабль, на котором Одиссей возвращался с победой домой, совершая волшебное странствие. Все напоминало декорации к дорогому мюзиклу — аляповатая красота и дорогостоящая безвкусица.

В стене открывались заманчивые темные гроты, выложенные мерцающими лампадами. У входа Сарафанова окликали улыбающиеся, с перламутровыми губами, амазонки, нежные вакханки в прозрачных, не скрывающих женственность одеяниях:

— Мы ждем, мы вам рады!

Но главное диво этих обширных апартаментов, разноцветное и сияющее, словно ночные радуги Севера, пленительное и ласкающее глаз, как подводный мир Красного моря, чарующее и завораживающее, будто цветомузыка Лас-Вегаса, являли собой игральные автоматы. Они были расставлены в сумраке рядами, группами, мощными батареями. Окруженные бриллиантовым сверканием, наполненные, как колбы, разноцветными растворами, они переливались, подобно магическим призмам. Перед каждым аппаратом помещалось кресло, и в кресле восседал очарованный седок с околдованным лицом, по которому блуждали сполохи страстей, светотени сомнений, вспышки восторга и затмения ужаса. Подобно ядовитому и чудесному цветку болот, что питается легковерными насекомыми, летящими на бриллиантовые ядовитые капельки сока, игральный автомат манил к себе посетителя. Гипнотизировал, не отпускал, мягко усаживал в кресло. И тот прилипал, окруженный разноцветными щупальцами, которые впивались в него, высасывая не просто деньги, но потаенные энергии жизни, оставляя от человека чахлый пустой хитин.

Как верующий отправляется в храм на вечернюю молитву, так одурманенный страстью игрок тянется в игорный дом, к драгоценно-мерцающему автомату. Замирает перед волшебным ящиком, как перед языческим идолом. Пьянеет от его неслышной сладостной музыки, его магических переливов и сверканий. Игрок приступает к игре, не нуждаясь в партнерах и свидетелях, — один на один с лучезарной бездной. Отдается тайной страсти, неутолимой, как рукоблудие, глубинной, как исповедь грешника, преступной, как самоубийство.