Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Азербайджанцы, в Советской Империи ставшие народом ученых, поэтов, нефтяников, открывшие сибирский Самотлор, построившие фантастические города на воде, превратились в народ торговцев, денежных менял и кочевников, чьи бивачные костры видны у обочин русских дорог, где высятся арбузные пирамиды, словно черепа на картине Верещагина. Работают без устали днем и ночью, вдали от жен и детей. Экономят на воде и хлебе, боясь прикоснуться к алой помидорине или золотой виноградине. Накапливают деньги и отсылают их с оказией в свои многодетные семьи. Кто поудачливее — доллар к доллару сколачивают в Москве состояния. Из безропотных торговцев становятся держателями прилавков, хозяевами лавок. по-восточному ловкие и сметливые, умножают капитал, приобретают магазины и пекарни, заводики и мастерские. Самые удачливые становятся богачами, завладевают ресторанами, супермаркетами, подмосковными агрофермами. Дружно, держась один другого, посыпая перед собой скользкую дорогу золотым песочком, проникают во власть. Становятся супрефектами, прокурорами, руководителями компаний. Селятся в богатых квартирах, в особняках. Покупают детям места в университетах. И вот уже молодые азербайджанцы управляют банками, возглавляют кафедры экономики, занимаются русской филологией. Так происходит замена народа.

Мелкий азербайджанский торговец, оторванный от домашнего очага, обзаводится в Москве русской подругой, которую ставит за прилавок, гоняет за едой, заставляет стирать белье. Уезжает на свою каспийскую родину, оставляя в Москве мать-одиночку с чернявым миловидным ребеночком. Другой сознательно женится на русской женщине, заводит русский дом, русский быт, записывает ребенка русским, крестит его, давая начало яркому, темпераментному роду, которому нет переводу. Москва, как омут, затягивает в себя народы, языки, верования, рождая загадочное народонаселение, похожее на обитателей Вавилона. «Два Вавилона пали, Москва — третий, а четвертому не бывать».

Покупатели двигались приливами и отливами, повинуясь странным закономерностям и влечениям. Торговались, пробовали плод на зубок, отходили и опять возвращались. Являлась «братва», в золотых цепях, скупая центнерами мясо для воскресных шашлыков. Казалось, что одно мясо покупает другое. Приходили кавказцы из аристократов, набирая в сумки баранину и деликатес — семенники, для дорогого гостя. Являлись повара из богатых домов, беря осетров, поросят, фазанов, чтобы потом, на званом обеде, увенчанные бумажными плюмажами, звери и птицы украсили необъятный стол. Обветшалый московский интеллигентик забредал купить цветочек для юбилея. Потоптавшись среди огромных черно-алых роз, доставленных самолетом из Амстердама, покупал синенькую скромную астру. Бабуся в долгополой юбке, долго прицениваясь, покупала для внука один-единственный персик. Рынок кормил Москву, одних обильно, других не очень, но даже бомжи к вечеру погружали свои обросшие звериные мордочки в прелую мякоть раскисших арбузов, выбирали из груды мусора раздавленный, с кулак, помидор. Наряд милиции озирал ряды, обходя дозором рынок, присматриваясь к сумкам, к оставленным у мусорных куч пакетам: не запрятана ли взрывчатка, не взведена ли «адская машина», подобно тем, что взрывались на рынках Махачкалы, в подземном переходе на Пушкинской, в троллейбусах русских городов, присылая жуткий привет с фронтов Чеченской войны.

Вкрадчивые молодые люди с неброской чиновничьей внешностью неторопливо обходят ряды. Торговцы безропотно, почти охотно, передают им деньги. Похоже, налоговая инспекция и санэпидемнадзор посетили свою вотчину и собирают оброк.

К вечеру, когда закрытый рынок остывает, как сковорода, под которой погасили огонь, из дирекции выносят аккуратный кейс и везут куда-то, то ли в управу, то ли в префектуру или мэрию.

От подножья к вершине, с рынков, магазинов, автомобильных стоянок, рекламных щитов, бензоколонок, винных и табачных фабрик, от сутенеров и миловидных, зараженных СПИДом проституток из ночных клубов и казино — отовсюду бегут неистощимые золотые ручьи, вверх, к небу, к ослепительной вершине, где, иногда укутываясь в тучи, иногда ослепительно сияя, стоит Золотой Телец. Верховное божество великолепного буржуазного мира, перед которым склоняют головы политики и генералы, священники и поэты, мыслители и журналисты. Золотой вавилонский бык, победивший «красного тореадора», поднял рога выше золотого Храма Христа Спасителя, главенствует над Москвой. И кажется, достигнута наконец высшая гармония, вселенский порядок, осмысленная иерархия ценностей, охраняемая ракетами, спецслужбами, тюрьмами, телеканалами.

Сарафанов утомленно и понуро брел по рынку, чувствуя бессилие человечества, возмечтавшего о Рае Земном. Несокрушимо царство Быка. Непоколебим треножник, на котором человек, с золотым яйцом вместо головы, возжигает жертвенный огонь Вавилонскому Зверю.