Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Сарафанову казалось, что он бредит. Хирург держал на весу растопыренные, в резиновых перчатках, пальцы, и с них капала кровь. На белом столе кровенела лужа. Стальные инструменты отливали розовым. Серебряный раструб под потолком колыхался, улавливал в черный зев душу младенца. Душа трепетала хрупкими крыльцами, не хотела лететь, но черный зев всосал ее и унес в беспредельность. Переполненный кровью контейнер страшно сиял, и от его непомерной тяжести прогибался пол. Сарафанов понимал, что, стоя здесь, созерцая убийства, он становится им сопричастен. Совершает неотмолимый грех.

В Перуджии, в монастыре францисканцев, на стене старинной базилики, была нарисована фреска, изображавшая Рай, где убитые во чреве младенцы сидели на зеленой осоке посреди райских вод, нежные, белые, словно бабочки. Там же, в монастыре, были найдены неопубликованные страницы Дантова «Ада». Там говорится об абортах. Матери, совершившие убийство во чреве, были обречены в аду лежать на длинном одре, и по ним непрерывной чередой ползли маленькие липкие эмбрионы, словно красные лягушата. Карабкались, цеплялись хрупкими лапками. Раскрывали крохотные мокрые рты, пищали: «Мама… Мама…»

Отцы, чьих детей вырезали из оплодотворенного лона, были обречены на адскую муку, как если бы в их семенниках поселились тарантулы, скорпионы, сколопендры. Вцепились мохнатыми ногами и щупальцами. Жалили, язвили. Грешные отцы вопили, так что крики их были слышны на земле.

Врачи-святотатцы, убивающие невинных младенцев, были обречены в аду на то, что их пальцы непрерывно перебивали кувалдами. Людоеды, насыщавшие свою кровь убиенными до срока, были наказаны тем, что их гниющие тела непрерывно лопались, и из мокрых трещин выползали прожорливые сороконожки. Начинали жадно пожирать кричащих каннибалов.

Грешник же, подобный ему, Сарафанову, дерзнувший стоять в операционной и смотреть на казнь, был обречен в аду вечно созерцать невыносимое зрелище. Ему больше никогда не видать весеннюю лазурь в мартовских белых березах.

— Следующую! — громко позвал хирург.

Сарафанов очнулся. «Боже! — воззвал он. — Убей его!» Поднял глаза к потолку, но там, словно на ампирном плафоне, летали окровавленные херувимы, а их заглатывал жадный раструб. «Убей его, Боже!» — молил Сарафанов, отыскивая икону. Но в лицо его била беспощадная хирургическая люстра, и блестела розоватая сталь. «Убей его, умоляю!» — он перевел глаза на окно, наполовину закрашенное непрозрачной белой краской. Лишь наверху тонко голубела полоска неба. Желтело высокое соседнее здание: уходящие вверх этажи, крыша, едва заметное слуховое окно. В этом темном овальном окне мелькнула слабая вспышка. Звонко цокнуло стекло, на котором возник кружочек, охваченный хрупкими трещинами. Хирург держал на весу руки в перчатках. Во лбу его темнело отверстие, из которого начинала выталкиваться черная кровь. Рухнул, ткнувшись головой в операционный стол. Сарафанов уходил не оглядываясь. Молитва его была услышана.

Глава двадцать первая

Либеральную прессу охватила истерика. Доктор Стрельчук, светило медицины, известнейший гинеколог, сохранивший жизни множеству страждущих женщин, был убит из снайперской винтовки во время операции, когда спасал женщину, гибнущую от внематочной беременности. Убийца застрелил его в момент, когда операция счастливо завершилась, спасенную пациентку увезли, а доктор Стрельчук умер на рабочем месте, где только что совершил свой подвиг. Он был бескорыстным гуманистом. Его убийство не могло быть следствием коммерческих распрей. По всей вероятности, оно стало очередным проявлением «русского фашизма». Известные адвокаты, члены Общественной палаты, журналисты, деятели искусств требовали найти преступников. Правозащитник Калачик, знавший лично знаменитого хирурга, прямо указывал на националистические организации и газеты, откуда мог проистекать «фашистский заказ». Советник президента Ипатов обещал воздействовать на главу государства, чтобы тот взял расследование под личный контроль. Магнат Ефимчик, почитавший покойного Стрельчука своим другом, назначил премию в миллион долларов тому, кто отыщет убийцу и его покровителей. О совершенном теракте шумели газеты, не умолкало телевидение. Сарафанов ощущал, как бурно сокращается и пульсирует гигантский, накрывший Москву моллюск, теряя в конвульсиях потоки упущенных энергий. Вся гигантская помпа, сосущая из города живительную прану, захлебывалась, давала сбои. План «Дестабилизация», который он разработал, оправдывал себя. Вносил дисгармонию и хаос в таинственный Сверхразум, управлявший проектом «Ханаан-2».