Экстремист. Роман-фантасмагория (Пятая Империя)

Покинув башню, Сарафанов не удержался и поехал в одно из тех мест в Москве, где был повержен энергетический ретранслятор, замаскированный под рождественскую елку. Одетый в гранит и стекло, надменно и чопорно возвышался банк. Выйдя из автомобиля, Сарафанов с удовлетворением наблюдал, как рабочие убирают с проезжей части рухнувшую, усыпанную украшениями елку, как эвакуаторы грузят на платформы несколько разбитых машин, а место, где торчала подорванная опора елки, окружено полосатой лентой, там расхаживают милиционеры и люди в штатском. Кругом трепетали фиолетовыми огнями патрульные машины. Охранник, окруженный милицейскими чинами, огорченный, оправдывался, видно, не в первый раз давал показания:

— Да он, этот сучий Дед Мороз, вот тут проходил. Как я буду его проверять, останавливать? Он подарочки всем раздавал. Кто мог знать, что у него за хлопушка!

У фасада банка трудились служители с ведрами и щетками.

— Боже мой, господин Сарафанов, вы что тут делаете? — услышал он женский голос. Перед ним стояла Дина Франк, с которой он познакомился в достопамятный вечер в бизнес-клубе. Она смотрела на него насмешливыми яркими глазами, высокая, в великолепной шубе, на которой ветер раздувал голубоватый мех. — Это не вы совершили злодеяние? Говорят, преступников влечет на место преступления.

— Ну, конечно же, я. Руки не успел отмыть. Видите, на них следы спрея, — он показал ей свои ладони, и она внимательно их оглядела.

— Но, может быть, вы это сделали не своими руками? Впрочем, бессмысленно заниматься расследованием. Органы правопорядка на стороне хулиганов и фашистов. Вот мы сейчас с вами разговариваем, а где-то рядом, из толпы, за нами наблюдают переодетые «штурмовики» и думают, где бы лучше нас подстеречь и оглоушить кастетом.

— Вы рискуете, расхаживая в одиночку по столь опасным местам.

— Я живу здесь рядом, в двух шагах. Если вам позволяет время, проводите меня.

— Сочту за честь.

Они шли по тротуару среди блеска огней. Там, где черным стеклом блестела накатанная скользкая полоса, он брал ее под руку, чувствуя сквозь шубу сильный локоть, упругую гибкую стать. Несколько раз, боясь поскользнуться, она легонько к нему прижималась. Они вошли в переулок, где у тротуаров высились горы снега и черные деревья тянулись вдоль старинных фасадов. Остановились у подъезда под затейливым козырьком, который опирался на кованый железный кронштейн в виде болотных стеблей и речных лилий.

— Вот мой дом, — она стягивала с руки перчатку, чтобы нажать кнопки кода.

— Ну, слава Богу, теперь вы в безопасности.

— С моей стороны было бы верхом неблагодарности оставлять вас здесь, — она смотрела на него ласково и насмешливо. — Хотите зайти?

— Почему бы и нет? — легкомысленно ответил Сарафанов, глядя, как ее ловкие, белые в сумерках пальцы нажимают на электронные кнопки замка.

Подымаясь в лифте, глядя на близкое, красивое лицо Дины Франк, Сарафанов вдруг подумал, что с момента их уличной встречи он оказался во власти соблазнов, которые окружили его и повлекли. Та черно-стеклянная наледь, по которой ему вдруг захотелось скользнуть, как в молодости. Дрожащий, голубоватый мех ее шубки, к которому вдруг захотелось прижаться лицом. Черные деревья переулка, таинственно вьющиеся вдоль фасада с кариатидами, рыцарями и каменными львами. И этот мелодичный, постукивающий лифт с теплыми запахами большого усталого дома. Они вышли на лестничной площадке, она извлекла из сумочки связку ключей. Звякала, хрустела ими в многочисленных замочных скважинах. Впустила его в прихожую и зажгла свет.

Пахнуло теплом, уютным жилищем, женщиной. Эти запахи невесомо окружили Сарафанова, обезоружили, мягко повлекли внутрь дома. Из прихожей он видел уютную кухню с фаянсовыми тарелками на стене, край кабинета с книжными полками и глубокими креслами и таинственное свечение розового, нежного из приоткрытой, ведущей в спальню двери. Смущаясь, опуская и вновь подымая глаза, он всматривался в этот пленительный розовый сумрак. Дина Франк самостоятельно, не требуя помощи, сняла шубу и повесила на вешалку. И эта самостоятельность тайно обрадовала Сарафанова, дала ему знать, что хозяйка живет в этом доме одна, без мужчины, и это было ему отрадно. Опираясь на стену, она сбросила сапожки и сунула стопы в легкие, шитые бисером тапочки. Зорким мужским взглядом он успел разглядеть ее гибкие, вонзившиеся в тапочки пальцы, просвечивающий сквозь прозрачную ткань педикюр.

— Возьмите эти домашние шлепанцы, — она поставила перед ним просторные домашние туфли. — Пусть ноги отдохнут.

Эта мимолетная заботливость, милый знак внимания тронули его. Он освободился от холодных, тяжелых туфель, вставил ноги в мягкую обувь. Оказавшись в ней, ощутил подобие плена, сладостной несвободы, подчиняясь обиходу незнакомого жилища, закону пленительного уклада.

— Проходите, я сейчас, — зажгла в кабинете свет, пропуская его в смугло-золотистое пространство с книгами, рабочим столом, удобными диваном и креслами. Исчезла в глубине квартиры.