Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

Чтобы подготовить некое грядущее величие, которое, возможно, превзойдет величие Цезаря и Карла Великого, языческий мир вырос вокруг этого моря. Христианское единство какое-то время держало его в своих руках. Александр, Ганнибал и Цезарь родились на его берегах. Возможно, когда-нибудь скажут: в его лоне родился Бонапарт! В Милане эхом звучит имя Карл Великий, в Тунисе эхом звучит имя Людовик Святой. Арабские набеги распространились на один из его берегов; крестовые походы охватили другой его берег. Вот уже три тысячи лет цивилизация освещает его. Вот уже восемнадцать веков Голгофа господствует над ним!

Так вот, возвратись вы в Рим, я решился бы сказать вам: «Господин де Шатобриан, довольно поэтов, довольно мечтателей, довольно философов, которые взирали на Рим с вашей точки зрения; настало время практического человека, который, вместо того чтобы погружаться в грезы о самом городе, устремится взглядом в глубины горизонта. С городом, который дважды был столицей мира, больше нечего делать; нужно что-то делать с той огромной равниной, что бороздит себя сама и зовется морем». Если однажды я стал бы властителем Испании, как ныне являюсь властителем Италии, я перекрыл бы Гибралтар для Англии, даже если для этого мне пришлось бы заложить фундаменты цитадели в глубинах океана. И тогда, господин де Шатобриан, Средиземное море не было бы больше морем, оно стало бы французским озером.

Если когда-нибудь, что вполне возможно, человек с вашими дарованиями вернется в Рим, а я буду у власти, этим человеком окажетесь вы, но уже не как секретарь посольства, а как посол, которого я туда пошлю. Я скажу вам: «Не обременяйте себя библиотекой, оставьте Овидия, Тацита и Светония в Париже; возьмите с собой лишь карту, карту Средиземного моря, и ни на минуту не выпускайте ее из виду. Обещаю вам, что сам я, где бы мне ни довелось быть, буду смотреть на нее каждодневно».

Прощайте, господин де Шатобриан.

Шатобриан вышел, опустив голову; он только что ощутил на своем челе тяжесть одной из тех могущественных дланей, которые ломают людскую волю и смиряют людскую гордыню.

XLI СКОРБНЫЙ ПУТЬ

В то самое время, когда Бонапарт и Шатобриан, померившись силами, расставались скорее как два атлета, договорившиеся о встрече для нового поединка, чем как начальник с подчиненным, готовым выполнить его приказы, генерал Орденер уезжал на почтовых в Страсбург.

Едва прибыв на место, он явился к командующему военным округом, у которого был приказ подчиняться всем распоряжениям Орденера, даже если их цель не будет ему обозначена.

Командующий военным округом тотчас же передал под его начальство генерала Фрирьона, триста солдат 26-го драгунского полка, понтонеров и все вспомогательные силы, какие генерал Орденер желал иметь в своем распоряжении.

Отправившись в Шлеттштадт, генерал Орденер одновременно послал переодетого жандармского вахмистра в Эттенхайм, дабы убедиться, что принц и генерал Дюмурье еще там.

Вахмистр вернулся и доложил, что оба они находятся в Эттенхайме.

Генерал Орденер немедленно двинулся к Рейнау, куда прибыл в восемь часов вечера; с помощью парома и пяти больших судов отряд переправился через Рейн в один заход.

Около пяти часов утра особняк принца был полностью окружен. Разбуженный топотом лошадей и предупредительным требованием открыть ворота, принц вскочил с кровати, схватил двуствольное ружье и, открыв окно, прицелился в гражданина Шарло, командира 38-го эскадрона национальной жандармерии, кричавшего обитателям дома и слугам, которых он заметил в окнах:

— Именем Республики, откройте!

Принц уже готов был произвести выстрел и с гражданином Шарло было бы покончено, как вдруг полковник Грюнштайн, спавший в соседней с принцем комнате, бросился к окну, у которого тот намеревался держать оборону, и, положив руку на его ружье, сказал:

— Монсеньор, вы в чем-то замешаны?

— Никоим образом, дорогой Грюнштайн, — ответил принц.

— В таком случае, — произнес Грюнштайн, — всякое сопротивление бесполезно; как вы понимаете, мы окружены, и я вижу, что кругом сверкают штыки. Тот, кого вы взяли на мушку, это явно командир; подумайте о том, что, убив его, вы погубите себя и всех нас.

— Хорошо, — произнес принц, отбрасывая ружье, — пусть они войдут, но высадив ворота; я не признаю Французскую республику и не открою тем, кто явился от ее имени.

Пока ворота взламывали, принц торопливо одевался. Послышались крики «Пожар! Пожар!», но вскоре они стихли. Человека, бежавшего к церкви, чтобы ударить в набат, схватили, а мнимого генерала Дюмурье задержали без всякого сопротивления с его стороны (как известно, это был не Дюмурье, а Тюмери); принца вывели из его спальни, и, пока изымали все его бумаги, он был препровожден на мельницу Тилери. Кстати говоря, высаживать ворота не пришлось: вахмистр Пферсдорф, отправленный накануне в Эттенхайм и указавший командиру эскадрона Шарло дома, где жили люди из окружения принца, во главе нескольких жандармов и дюжины драгунов 26-го полка проник в дом через дворовые постройки, перебравшись через ограду.