Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

— Моро — это Моро, господин Фуше, прославленный генерал, завоеватель городов, победоносец. Его отступление, когда из глубины Германии он достиг границ Франции, сделало его равным Ксенофонту. Его сражение при Гогенлиндене сделало его равным Гошу и Пишегрю, тогда как Жорж Кадудаль всего лишь главарь разбойников, что-то вроде роялистского Спартака, человек, от которого обороняются… но с которым не сражаются на дуэли. Не забывайте об этом, господин Фуше.

И Бонапарт встал, показывая Фуше, что аудиенция окончена.

Две эти ужасные новости — о казни герцога Энгиенского и о самоубийстве Пишегрю — обрушились на Париж с перерывом всего в несколько дней, и, надо сказать, жестокая казнь одного мешала поверить в самоубийство другого.

Особенно жуткое впечатление произвела последняя новость в Тампле, где были собраны все арестованные, и предсказание, сделанное Реалем, когда, указывая Савари на мертвое тело Пишегрю, он произнес: «Сколько ни доказывай полную очевидность самоубийства генерала, нам не удастся помешать людям говорить, что это мы задушили его», осуществилось.

Выше мы высказали наше мнение, мнение сугубо личное, по поводу смерти генерала; справедливо будет сказать теперь о мнении людей, которые, пребывая в той же тюрьме, что и победитель Голландии, в определенном смысле присутствовали при развязке его жизни, столь славной и столь исполненной гонений.

Так что изложим одно за другим высказывания узников, оказавшихся ближе всего к нему во время его тюремного заключения.

Человек, которого мы называем здесь не в первый раз, человек, который оказал роковое влияние на его жизнь, швейцарский книгоиздатель Фош-Борель, передавший ему первые предложения принца де Конде, был арестован и препровожден в Тампль 1 июля предшествующего года.

В ту же тюрьму были один за другим привезены Моро, Пишегрю, Жорж и все участники его обширного заговора: Жуайо, по прозвищу Вильнёв; Роже, по прозвищу Птица, и, наконец, Костер Сен-Виктор, который, находясь под покровительством всех очаровательных куртизанок и каждую ночь меняя укрытие, на протяжении долгого времени ускользал от полицейских агентов.

Фуше, когда к нему обратились за советом, сказал:

— Поставьте агента, знающего его в лицо, у дверей заведения Фраскати, и не пройдет и трех дней, как вы поймаете его входящим туда или выходящим оттуда.

На второй день его схватили на выходе.

В Тампле ко времени ареста герцога Энгиенского находилось сто семь заключенных, и тюрьма была настолько переполнена, что для принца там не смогли найти камеры. По этой причине ему и пришлось пять часов ждать на заставе: искали какое-нибудь временное пристанище, дабы поместить его туда в ожидании жилища, которое, по словам могильщика из «Гамлета», простоит до Судного дня.

Мы уже рассказали о казни и смерти герцога Энгиенского.

Повторяю, что в Тампле не имелось ни одного узника, который не был бы в душе убежден, что Пишегрю убили. Фош-Борель не только утверждает, что Пишегрю задушили, но и называет имена душителей.

Вот что он написал в 1807 году:

«Я убежден, что это убийство было совершено неким Споном, бригадиром элитной жандармерии, вместе с двумя тюремщиками, один из которых, по виду весьма бодрый, умер через два месяца после смерти генерала, а другой, по имени Савар, был известен как участник сентябрьской резни 92 года».

Узники еще находились во власти этой жуткой уверенности и не могли избавиться от мысли, что Пишегрю удушили, как вдруг на их глазах в Тампль явился генерал Савари в парадной форме, в сопровождении многочисленного штаба, в котором был замечен и Луи Бонапарт, привлеченный желанием увидеть Жоржа Кадудаля. Жорж в этот момент только что побрился; он лежал на кровати, скрестив на животе закованные в наручники руки. Два жандарма находились подле него и до некоторой степени заполняли собой небольшую круглую башенку, куда его поместили. Весь этот штаб втиснулся в камеру Жоржа. Казалось, все спешили порадоваться горестному положению, в каком пребывал роялистский генерал, который, со своей стороны, был чрезвычайно раздосадован их присутствием. Наконец, после десяти минут разглядывания и шушуканий, все вышли так же, как и вошли.

— Кто все эти господа в расшитых золотом мундирах? — спросил Жорж у жандармов.

— Это брат первого консула, — ответил один из них, — в сопровождении генерала Савари и его штаба.

— Решительно, вы правильно сделали, что надели мне наручники, — сказал Жорж.