— Да, но вы не генерал Харти. Так что ограничьтесь пока ролью парламентера, и, если это предложение, от которого я бы на его месте не отказался, его не устроит, ну что ж, тогда вы вернетесь и я, будучи добрым малым, сделаю ему третье предложение.
Ролан снова пустил лошадь в галоп. Его с нетерпением ждали республиканцы и генерал Харти, которому он передал новое предложение.
— Полковник, — ответил генерал, — я обязан дать отчет в своем образе действий первому консулу. Вы его адъютант, и я поручаю вам по возвращении в Париж выступить перед ним моим свидетелем… Что сделали бы вы на моем месте? Как вы скажете, так я и поступлю.
Ролан вздрогнул. На лице его появилось выражение глубокой серьезности; он размышлял.
Через минуту он произнес:
— Генерал, я бы отказался.
— Приведите мне ваши доводы, — сказал Харти, — я хочу убедиться, что они совпадают с моими.
— Во-первых, исход дуэли зависит от случая; во-вторых, вы не можете вверять судьбу сотни храбрецов случайности, а в-третьих, в таком деле, как это, куда каждый ввязался под свою собственную ответственность, он должен защищать свою шкуру изо всех сил.
— Таково ваше мнение, полковник?
— Да, клянусь честью.
— Это и мое мнение. Так что передайте мой ответ роялистскому генералу.
Ролан вернулся к Кадудалю с той же скоростью, с какой он мчался к Харти.
Выслушав ответ республиканского генерала, Кадудаль улыбнулся.
— Я предугадал его, — сказал он.
— Как вы могли предугадать его, если это я дал генералу Харти такой совет?
— Однако только что вы придерживались противоположного мнения.
— Да, но вы совершенно справедливо заметили мне, что я не генерал Харти. Итак, каково же ваше третье предложение? — с определенным нетерпением в голосе продолжил Ролан, начавший осознавать, что с самого начала переговоров именно генерал Кадудаль выступает в благородной роли.
— Третье предложение, — отвечал Кадудаль, — это приказ, приказ отступить, который я дам тремстам моим бойцам. У генерала Харти сотня солдат, я также оставлю сотню. Мои предки-бретонцы со времен битвы Тридцати имели обыкновение сражаться один на один, грудь к груди, боец с бойцом и скорее один против четверых, чем вчетвером против одного. Если генерал Харти одержит победу, он переступит через наши тела и беспрепятственно вернется в Ванн, никак не потревоженный теми тремястами бойцами, которые не примут участия в сражении. Если же он будет побежден, то не сможет сказать, что уступил численному превосходству. Отправляйтесь, господин де Монтревель, отправляйтесь и оставайтесь с вашими друзьями. Это я обеспечиваю им численное превосходство, ибо вы один стоите десятерых.
Ролан снял шляпу и поклонился.
— Что это значит, сударь? — спросил Кадудаль.
— Я имею привычку приветствовать все то, что кажется мне великим, и вот я приветствую вас.
— Полковник, стакан вина напоследок, — предложил Кадудаль. — Каждый из нас выпьет за то, что любит, за то, что с сожалением покинет на земле, за то, что надеется вновь встретить на небесах!
Он взял единственный стакан, наполнил его до половины и подал Ролану:
— У нас всего один стакан, господин де Монтревель; пейте первым.
— Почему первым?
— Потому, прежде всего, что вы мой гость, а еще потому, что есть пословица, которая гласит: «Кто пьет вторым, знает мысли первого». Я хочу знать ваши мысли, господин де Монтревель.
Ролан залпом осушил стакан и вернул его Кадудалю.
Генерал снова наполнил его до половины и в свой черед выпил до дна.
— Ну что, — спросил Ролан, — теперь вы знаете, о чем я думаю?
— Подскажите, — с улыбкой промолвил Кадудаль.
— Вот что я думаю, — со свойственной ему прямотой ответил Ролан, — я думаю, генерал, что вы храбрец, и почту за честь, если в момент, когда мы вот-вот начнем сражаться друг против друга, вы протянете мне руку.
И, в самом деле, молодые люди обменялись рукопожатием скорее как два друга перед расставанием, чем как враги накануне схватки.
То, что произошло, было исполнено возвышенной простоты и одновременно величия.
Они отдали друг другу честь.
— Удачи вам, — произнес Ролан, обращаясь к Кадудалю, — но позвольте усомниться, что мое пожелание исполнится. По правде сказать, я высказываю его устами, а не сердцем.
— Храни вас Бог, господин де Монтревель, — сказал в ответ Кадудаль, — и надеюсь, что мое пожелание исполнится, ведь оно целиком выражает мои мысли.
— По какому сигналу мы узнаем, что вы готовы к бою? — спросил Ролан.
— По ружейному выстрелу в воздух.
— Хорошо, генерал.
И, пустив лошадь в галоп, Ролан в третий раз пересек пространство, разделявшее генерала-роялиста и генерала-республиканца.
Указывая рукой на удалявшегося всадника, Кадудаль обратился к шуанам:
— Смотрите хорошенько, видите этого молодца?
Все взгляды устремились на Ролана.
— Да, генерал, — послышалось в ответ.
— Так вот, клянусь душами ваших отцов, пусть его жизнь будет для вас священной! Вы можете захватить его в плен, но только живым и так, чтобы ни один волос не упал с его головы.
— Хорошо, генерал, — коротко ответили бретонцы.