Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

Кадудаль, со своей стороны, желая сократить ему дорогу, галопом помчался навстречу, но шагах в пятидесяти от Ролана остановился.

— Внимание! — произнес он, обращаясь к Золотой Ветви и его шуанам.

— Будьте спокойны, генерал, мы на месте, — отозвался Золотая Ветвь.

Кадудаль вытащил из седельной кобуры пистолет и взвел курок. Ролан взял в руку саблю и, пригнувшись к гриве лошади, бросился в атаку. Когда между ними оставалось не более двадцати шагов, Кадудаль медленно поднял пистолет и направил его в сторону Ролана.

Как только молодой полковник оказался в десяти шагах от него, Жорж выстрелил.

У лошади, на которой скакал Ролан, на лбу была белая звездочка, и пуля угодила точно в ее середину. Раненная насмерть лошадь рухнула вместе с всадником к ногам Кадудаля. Кадудаль пришпорил своего скакуна и перепрыгнул через лошадь и всадника. Золотая Ветвь и его бойцы держались наготове. Словно стая ягуаров, они набросились на Ролана, придавленного телом убитой лошади.

Молодой человек бросил саблю и хотел было выхватить пистолеты, но, прежде чем он коснулся своих седельных кобур, два шуана уже держали его за руки, в то время как остальные высвобождали его ноги из-под лошади.

Все было проделано настолько слаженно, что не приходилось сомневаться: маневр этот обдумали заранее.

Ролан рычал от бешенства. Золотая Ветвь подошел к нему, сняв с себя шляпу.

— Я не сдаюсь! — крикнул Ролан.

— Да вам и не надо сдаваться, господин де Монтревель, — с отменной учтивостью ответил Золотая Ветвь.

— Почему же? — спросил Ролан, исчерпав все свои силы в столь же безнадежной, сколь и бесполезной борьбе.

— Да потому, сударь, что вы уже в плену.

Факт был настолько очевиден, что возразить на это было нечего.

— Ну так убейте меня! — вскричал Ролан.

— Мы не хотим убивать вас, сударь.

— Так чего же вы хотите?

— Чтобы вы дали нам слово, что больше не будете принимать участия в сражении; с таким условием мы отпустим вас, и вы будете свободны.

— Ни за что! — крикнул Ролан.

— Прошу прощения, господин де Монтревель, — произнес Золотая Ветвь, — однако вы поступаете нечестно.

— Нечестно?! Ах ты, мерзавец! Ты оскорбляешь меня, будучи уверен, что я не могу ни защитить себя, ни проучить тебя!

— Я не мерзавец и не оскорбляю вас, господин де Монтревель; однако я говорю, что вы, не давая нам своего слова, вынуждаете караулить вас и лишаете генерала девяти солдат, которые могли бы ему пригодиться. Вовсе не так поступил по отношению к вам генерал Круглоголовый: у него было на триста солдат больше, чем у вас, а он отослал их прочь. И теперь нас всего девяносто один против ста.

Лицо Ролана вспыхнуло, но почти сразу же покрылось смертельной бледностью.

— Ты прав, Золотая Ветвь, — ответил он. — Ничего не поделаешь, я сдаюсь. Можешь идти со своими товарищами сражаться.

Шуаны радостно закричали, отпустили Ролана и с кличем «Да здравствует король!», размахивая шляпами и ружьями, ринулись в гущу сражавшихся.

VII БЕЛЫЕ И СИНИЕ

Какое-то время Ролан так и стоял, освобожденный от их надзора, но обезоруженный в физическом отношении своим падением, а в нравственном — своей клятвой. Затем он сел на пригорок, еще покрытый плащом, который служил скатертью во время недавнего завтрака. Отсюда ему было видно все поле боя, и, если бы глаза его не застилали слезы стыда, от него не ускользнула бы ни одна подробность сражения.

Кадудаль стоял в стременах, среди огня и дыма, подобный демону войны, такой же неуязвимый и гневный, как и он.

Мало-помалу зрение Ролана прояснилось: жар гнева осушил слезы стыда.

Среди зеленеющих хлебов, едва начавших пробиваться из земли, виднелись разбросанные там и сям тела убитых шуанов, их было человек двенадцать.

Однако республиканцы, стиснутые все вместе на дороге, потеряли людей вдвое больше.

Раненые ползли по открытому полю, словно покалеченные змеи, и продолжали сражаться: республиканцы — штыками, шуаны — ножами.

Ну а те, кто оказался слишком далеко для того, чтобы драться врукопашную с такими же ранеными, как они, перезаряжали ружья, вставали на колено, стреляли и снова падали.

С обеих сторон борьба была ожесточенной, беспрерывной и яростной. Казалось, что дух гражданской войны, то есть войны без пощады, без жалости, без сострадания, отряхает свою ненависть на поле битвы.

Кадудаль верхом на лошади двигался вокруг вражеского отряда, образовавшего живой редут, и с двадцати шагов стрелял то из пистолетов, то из двуствольного ружья, которое он, разрядив, бросал шуану и на следующем кругу получал снова заряженным. При каждом его выстреле очередной солдат падал на землю. Когда он в третий раз проделывал этот маневр, генерал Харти оказал ему честь, обрушив на него ружейный огонь целого взвода.

Кадудаль исчез в огне и в дыму, и было видно, что он повалился на землю вместе с лошадью, как если бы в них ударила молния.

Тотчас же около дюжины республиканцев ринулись вперед, но навстречу им бросилось столько же шуанов.

Завязалась страшная рукопашная схватка, в которой шуаны, орудовавшие ножами, стали брать верх над республиканцами.