Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

В отношении самого себя он просил разрешения продать несколько земельных наделов, мельницу и дом, которые ему принадлежали, и, не притязая ни на какого рода возмещение убытков, обязался уехать в Англию и жить там на деньги, вырученные от продажи своего имущества.

Что же касается встречи с первым консулом, то Кадудаль заявил, что воспринимает это приглашение как большую честь для себя и готов отправиться в Париж, как только условится с ваннским нотариусом о продаже своего имущества и договорится с Брюном о выдаче охранной грамоты.

В отношении двух своих адъютантов, которым он испросил разрешение отправиться вместе с ним в Париж и присутствовать на его встрече с Бонапартом, Кадудаль требовал лишь того же, чего добивался для других: забвения прошлого, безопасности в будущем.

Брюн приказал принести перо и чернила.

Договор был написан на листе бумаги, положенном на барабан. Кадудалю дали ознакомиться с договором, он поставил на нем свою подпись и велел подписать его своим адъютантам.

Брюн подписал договор последним, пообещав, под свое личное ручательство, что он будет неукоснительно исполнен.

Пока с договора снимали копию, Кадудаль вынул из шляпы полученное им письмо и подал его Брюну.

— Прочтите, генерал, — сказал он, — и вы увидите, что не нужда в деньгах заставила меня заключить с вами мир.

И действительно, в письме, пришедшем из Англии, сообщалось, что денежная сумма в размере трехсот тысяч франков передана на хранение одному из нантских банкиров, который при этом получил приказ предоставить их в распоряжение Жоржа Кадудаля.

Взяв перо, Кадудаль написал на обороте письма:

«Сударь!

Верните эти деньги в Лондон; я только что подписал мир с генералом Брюном и, следственно, не могу принять денежные средства, предназначенные для ведения войны.

ЖОРЖ КАДУДАЛЬ».

Через три дня после подписания мирного договора Бонапарт получил его копию, на полях которой Брюн изложил те подробности, с какими мы только что познакомили читателя.

Две недели спустя Жорж продал свое имущество, выручив в итоге шестьдесят тысяч франков. 13 февраля он известил Брюна о своем отъезде в Париж, и 15-го числа в официальной части «Вестника» было напечатано следующее сообщение:

«Жорж Кадудаль отправляется в Париж для встречи с правительством. Это человек тридцати шести лет; сын мельника, питающий страсть к войне и получивший хорошее образование, он заявил генералу Брюну, что вся его семья погибла на гильотине и что он хочет встать на сторону правительства, желая при этом, чтобы были преданы забвению его связи с Англией, к помощи которой он прибегнул лишь для того, чтобы бороться с режимом 93-го года и с анархией, уже готовившейся поглотить Францию».

Бонапарт имел полное основание сказать Бурьенну, когда тот читал ему французские газеты: «Не стоит, Бурьенн; они пишут лишь то, что я позволяю им писать».

Заметка эта, как нетрудно видеть, не только вышла из его кабинета, но и была составлена с присущим ему мастерством. Она являла собой смесь прозорливости и ненависти. Спешно готовя реабилитацию Кадудаля, первый консул в своей прозорливости заранее приписывал ему желание служить правительству, а в своей ненависти заставлял его обличать 93-й год.

Выехав в назначенный день, Кадудаль 16 февраля прибыл в Париж, 17-го прочитал «Вестник» и заметку, где речь шла о нем. Оскорбленный формой этой заметки, он какое-то время намеревался тут же уехать, не повидавшись с Бонапартом, однако затем решил, что лучше будет согласиться на предложенную аудиенцию, лично изложить первому консулу свои убеждения и отправиться в Тюильри как на дуэль в сопровождении двух секундантов, в роли которых выступали его офицеры Соль де Гризоль и Пьер Гиймо.

Так что при посредстве военного министерства он уведомил Тюильри о своем приезде и, подав соответствующее прошение, незамедлительно получил приглашение на аудиенцию, назначенную на девять часов утра следующего дня, 19 февраля.

Именно на эту встречу с таким нетерпением и любопытством отправился первый консул Бонапарт.

VIII ВСТРЕЧА

Трое роялистов ожидали в большом салоне, который официально продолжал называться салоном Людовика XIV, но в обыденной речи его именовали салоном Кокарды.

Все трое были в форменном платье роялистских командиров, поскольку Кадудаль заранее поставил такое условие.