Эктор де Сент-Эрмин. Часть первая

И, взяв огромную треуголку из рук того, кто ее держал, и, по-прежнему сопровождаемый половиной гостей, которые следовали за ним, словно на привязи, г-н де Трение направился к зеркалу, встал перед ним и, вполголоса напевая мелодию реверанса из менуэта, принялся кланяться с необычайным изяществом и полнейшей серьезностью, а затем со всей церемонностью, которую требует подобное действие, водрузил шляпу на голову.

Бонапарт последовал за ним, опершись на руку г-на де Талейрана.

— Спросите-ка его, — сказал он дипломату, — в каких отношениях он с господином Лаффитом; после его выпада в мой адрес, — с улыбкой добавил первый консул, — я не решаюсь заговорить с ним.

Господин де Талейран повторил танцовщику вопрос первого консула столь же серьезно, как если бы осведомился о недавней войне между Англией и Америкой.

— Ну, — ответил г-н де Трение, — в настолько хороших, в каких два талантливых человека, подобных нам, могут быть рядом при столь ощутимом равенстве сил. Тем не менее должен признать в нем достойного соперника; он славный малый и не завидует моим успехам… Правда, его собственные успехи должны делать его снисходительным… Его танец отличается живостью и силой. Он превосходит меня в первых восьми тактах гавота из «Панурга». О, здесь даже нет предмета для спора. Но вот, к примеру, в своих жете я громлю его полностью! В общем, — с презабавной серьезностью добавил танцовщик, — в выносливости он меня перещеголяет, но вот по части энергичности я заткну его за пояс!

Бонапарт смотрел и слушал, остолбенев от удивления.

— Ну что ж, гражданин первый консул, — промолвил г-н де Талейран, — теперь вы можете быть спокойны: войны между господином де Тренисом и господином Лаффитом не будет. Хотел бы я иметь возможность сказать то же самое о Франции и Англии.

Пока г-н де Трение, пользуясь приостановкой бала, неспешно излагал свои теории по поводу того, как надо надевать шляпу, Клер вела с матерью переговоры, которые, на ее взгляд, были куда важнее тех, какими в это время были озабочены г-н де Талейран и первый консул, стремившиеся установить мир между двумя лучшими танцорами Парижа, а значит, и всего мира.

Молодой граф, ни на минуту не выпускавший ее из виду, по ее улыбающемуся лицу понял, что, по всей вероятности, в этих переговорах она добилась успеха.

И он не ошибся.

Под предлогом, что ей хочется подышать воздухом в одной из гостиных, где меньше народу, мадемуазель де Сурди взяла под руку мадемуазель де Богарне и, проходя мимо графа де Сент-Эрмина, обронила:

— Матушка дала позволение на то, чтобы вы явились к нам завтра в три часа пополудни.

XIII ОТЕЦ БРАТЬЕВ СЕНТ-ЭРМИНОВ

На другой день, едва куранты на павильоне Часов пробили три часа пополудни, Эктор де Сент-Эрмин постучал в дверь особняка г-жи де Сурди, великолепная терраса которого, затененная апельсиновыми деревьями и олеандрами, была обращена на набережную Вольтера.

Дверь выходила на Бонскую улицу.

Это была главная, парадная дверь.

Другая, поменьше, почти невидимая и выкрашенная под цвет стен, выходила на набережную.

Дверь отворилась, швейцар осведомился об имени посетителя и впустил его; ливрейный лакей, явно предупрежденный г-жой де Сурди, ожидал в прихожей.

— Графиня не принимает, — сообщил он, — но мадемуазель в саду и хочет принести господину графа извинения от имени госпожи графини.

Лакей пошел вперед, чтобы показать молодому графу, последовавшему за ним, дорогу к садовой калитке.

— Идите по этой аллее, — сказал он графу, — мадемуазель в конце сада, в жасминовой беседке.

И в самом деле, Клер была там и в лучах яркого мартовского солнца, закутавшаяся в горностаевую шубку, казалась одним из тех первых весенних цветков, которые, распускаясь прежде других, заслужили имя подснежников.

Толстый смирнский ковер, лежавший под ее ногами, не давал холоду, который шел от земли, проникать в ее небесно-голубые бархатные башмачки.

Стоило ей увидеть Сент-Эрмина, и, хотя она ждала его и, вероятно, слышала, как часы пробили назначенное время, по ее матовым щекам пронеслось розовое облачко, на мгновение отняв у них присущую им восхитительную лилейную белизну.

Она с улыбкой поднялась навстречу гостю.

Граф ускорил шаг, и, когда он подошел к ней, она рукой указала ему на мать, сидевшую у окна гостиной, которое выходило в сад.

Находясь там, она имела возможность не терять из виду молодых людей, хотя и не могла слышать ни слова из их беседы.

Граф низко поклонился.

Поклон этот выражал одновременно благодарность и уважение.

Клер предложила Эктору стул и села сама.