Эктор де Сент-Эрмин. Части вторая и третья

— Дело в том, что вы и в самом деле разгадали мою слабую сторону, господин Стальная Рука, — произнес Рене. — Я основательно обучен защите и крайне мало — нападению; моим учителем фехтования был старый итальянец по имени Беллони, утверждавший, что противника скорее выведешь из строя, три раза подряд парировав его удары, чем один раз нанеся ему укол; ну а если итог один и тот же, то зачем наносить укол, если можно парировать?

— Теперь, — сказал Сюркуф, — мне остается лишь представить вам двоих опоздавших; на мой взгляд, это лучшие на свете метатели гранат, и ручаюсь вам, что если они и заставляют себя ждать к обеду, то в день сражения занимают свои места вовремя: один на фор-марсе, другой — на грот-марсе. А сейчас, господин Рене, соблаговолите подать руку госпоже Сюркуф, и мы пройдем в обеденный зал.

Горничная ждала этого приглашения, чтобы увести малыша Сюркуфа, который, будучи вполне дисциплинированным ребенком, удалился по первому приказу.

Пышность провинциальных застолий хорошо известна, и Сюркуфа приводили в этом отношении в пример: его обеды удовлетворили бы и героев Гомера, даже если бы эти герои ели, как Диомед, и пили, как Аякс. Что же касается его самого, то он был вполне способен бросить вызов самому Бахусу. Надо ли говорить, что обед проходил безумно весело и чрезвычайно шумно. Рене, пивший только воду, стал мишенью насмешек, которым он положил конец, попросив пощады; пощаду ему даровали все, за исключением метра Стальная Рука. И тогда, устав от этой назойливости, Рене попросил г-жу Сюркуф извинить его за то, что он оказался доведенным до крайности, и обратился к ней за разрешением выпить за ее здоровье.

Разрешение было немедленно ему дано.

— Скажите, сударыня, — спросил он, — есть ли у вас в доме кубок, достойный настоящего любителя выпить, то есть вмещающий две или три бутылки вина?

Госпожа Сюркуф дала распоряжение слуге, и тот принес серебряный кубок, в котором при виде украшавших его гербов можно было распознать английскую выделку. В него вылили три бутылки шампанского.

— Сударь, — сказал Рене, обращаясь к фехтмейстеру, — сейчас я буду иметь честь осушить этот кубок за здоровье госпожи Сюркуф. Заметьте, что меня вынудили к этому вы, поскольку еще в самом начале трапезы я со всей искренностью сказал, что не пью ничего, кроме воды. Однако я надеюсь, что, когда этот кубок будет выпит до дна, вы в свой черед наполните его и осушите, как это сейчас сделаю я, но осушите уже не за здоровье госпожи Сюркуф, а за славу ее мужа.

Буря аплодисментов стала ответом на эту небольшую речь, которую фехтмейстер выслушал молча, но вытаращив глаза.

Рене поднялся, чтобы поприветствовать г-жу Сюркуф, и, как мы сказали, речь его была встречена овациями, но, когда все увидели, как он хладнокровно и печально, с улыбкой презрения в отношении того действия, какое ему предстояло совершить, поднес к губам гигантский кубок, наполненный таким опьяняющим вином, как шампанское, воцарилась тишина, и все обратили взоры на молодого матроса, желая увидеть, чем завершится то, что даже самые отъявленные выпивохи назвали бы безумием.

Однако он с неизменным спокойствием и неизменной неспешностью продолжал пить, незаметно поднимая серебряный кубок все выше и не отрывая губ от его края до тех пор, пока в сосуде не осталось ни капли пенящейся влаги. Тогда он перевернул кубок над тарелкой, и оттуда не выпало ни одной капли янтарной жидкости; затем он снова сел и, поставив кубок перед фехтмейстером, сказал:

— Ваша очередь, сударь!

— Признаться, хорошо сыграно, — произнес Кернош. — Ваша очередь, метр Стальная Рука.

Не чувствуя в себе сил выдержать состязание, фехтмейстер хотел извиниться, но тогда Кернош поднялся и заявил, что если тот не осушит кубок по доброй воле, ему придется осушить его под принуждением; одновременно он сорвал большим пальцем железную проволоку с бутылки шампанского и вылил ее содержимое в серебряный кубок. При виде этого метр Стальная Рука попросил разрешения выпить все три бутылки поочередно, одну за другой, что и было ему позволено; но, едва выпив первую, он откинулся назад, попросив пощады и сказав, что не осилит более и стакана, а через несколько минут и в самом деле соскользнул со стула.

— Позвольте мне избавить вас от нашего святого Георгия, — сказал Кернош, — а по возвращении, чтобы изгладить из памяти неловкость, в которую ввергло нас всех это происшествие, я спою вам одну песенку.

То были времена, когда каждый обед, даже в больших городах, непременно завершался тем, что несколько гостей исполняли хвалебную песнь в честь либо хозяина и хозяйки дома, либо ремесла, которым они сами занимались. Так что предложение Керноша было встречено с восторгом, и в те короткие минуты, пока он отсутствовал, то и дело раздавались крики: «Кернош, песню! Песню!», усилившиеся, когда он возвратился.

Кернош был не из тех, кто заставляет себя упрашивать. И потому, подав знак, что он сейчас начнет, бретонец запел, со всеми прикрасами в голосе и всеми гримасами на лице, какими ее полагается сопровождать, следующую песню:

ЧЕРНЫЙ БРИГ.