Читаем Эктор де Сент-Эрмин. Части вторая и третья полностью

Именно это теперь и случилось. Рене появился в самый разгар настоящего мятежа; заметив его, матросы поняли, что им пришла подмога, и он был встречен громовыми приветственными возгласами и криками: «Секретарь капитана!» С другой стороны, кошель, который он держал в руках и явно был полон золота, со всей очевидностью говорил в пользу кредиторов; молодой человек взобрался на стол и сделал знак, что хочет говорить.

В то же мгновение воцарилась тишина, да еще какая! Казалось, можно было услышать, как проносится один из атомов Декарта.

— Друзья! — начал Рене. — Капитан не хочет, чтобы в первый раз, когда он снаряжает корабль в своем родном городе, возникли ссоры между его матросами, из каких бы краев они ни были, и его земляками.

Заметив среди лиц тех, кто повернулся в его сторону, физиономию Сен-Жана, то есть того самого матроса, который в обмен на предложенный ему ужин дал своему сотрапезнику все сведения о Сюркуфе, какими тот интересовался, Рене крикнул ему:

— Иди сюда, Сен-Жан!

После чего, обращаясь одновременно к матросам и кредиторам, спросил:

— Знаете ли вы все Сен-Жана?

— Да, мы его знаем! — хором ответили матросы и кредиторы.

— Это честный человек, не правда ли?

— Да! — в один голос крикнули матросы. — Да! Да! Да!

— Да, — ответили ростовщики, но куда тише и с меньшим воодушевлением.

— Так вот, именно ему я поручаю расплатиться по вашим счетам. Он заплатит каждому из кредиторов из расчета пяти процентов от ссуды, независимо от даты ее выдачи, так что те, кто ссудил на месяц, две недели и неделю, получат такой доход от выданной суммы, как если бы дали ее в долг на год.

Ростовщики зашептались.

— Э, нет. Либо так, либо никак. Вот деньги, — промолвил Рене, показывая на кошель, — а вот мой карман: если кошель вернется туда, вам уже не видать ни его, ни того, что в нем содержится; раз, два, три…

— Мы согласны! — закричали ростовщики.

— Сен-Жан, считай, да побыстрее, капитан сердится.

Сен-Жан оказался опытным бухгалтером и быстрым расчетчиком; через четверть часа все было кончено: сумма, которую требовали ростовщики и которая изначально составляла пятьдесят две тысячи франков, была сведена к двадцати тысячам, и ростовщики, улыбаясь в свои неухоженные усы и остроконечные бороды, признали, что были бы вполне довольны, будь все выданные ими ссуды погашены таким же образом.

Рене заставил их дать ему общую расписку, составленную Сен-Жаном, и отсчитал им двадцать тысяч франков, посредством чего должникам была возвращена полная свобода; двери открыли, преграды устранили, и матросы, шумные и стремительные, словно смерч, бросились к Динанским воротам, общему месту встречи.

Погрузка должна была состояться в полдень, так что в запасе у них оставалось еще около четверти часа. Лицо Сюркуфа прояснилось при виде того, как его экипаж весь целиком прибыл к назначенному месту.

— Право, — сказал он, обращаясь к Рене, — мне было известно, что вы способны бороться с Геркулесом, стреляться из пистолетов с Жюно, сражаться на шпагах с Сен-Жоржем и на спор перепить генерала Биссона, но я не знал, что по части дипломатии вы на одном уровне с господином Талейраном; как, черт побери, вы взялись за дело?

— Да я заплатил за них, — коротко ответил Рене.

— Вы заплатили за них? — переспросил Сюркуф.

Да.

— И сколько же вы заплатили?

— Двадцать тысяч франков, и это весьма выгодная сделка: кредиторы требовали пятьдесят тысяч.

— Двадцать тысяч франков! — повторил Сюркуф.

— Но разве не принято, — с улыбкой промолвил Рене, — чтобы новичок отмечал свое поступление на службу?

«Решительно, — сказал себе Сюркуф, — это внук царя Петра, пожелавший, подобно своему деду, обучиться матросскому ремеслу».

И во весь голос обратился к своему экипажу:

— Эй вы, промотавшиеся собаки! Возможно, вы думаете, что это мне обязаны тому, что с целехонькой шкурой вырвались из лап ваших кредиторов; так вот, вы ошибаетесь! Я приучил свои экипажи к тому, что после выплаты аванса им не следует ждать от меня ни единого су! Это ваш новый товарищ Рене отметил таким образом свое поступление на службу; несколько дороговато, двадцать тысяч франков, но что поделаешь, такова его прихоть. Я надеюсь, что вы будете признательны ему за это и, если он окажется в какой-нибудь опасной передряге, сделаете все необходимое, чтобы вытащить его оттуда. Ну а теперь начнем погрузку.

Сюркуф приказал соорудить напротив окон своего дома нечто вроде пристани, спускавшейся к самой воде во время отлива, но, поскольку начался прилив, волны уже покрывали первые ступени этого причала.

Под барабанную дробь, призывавшую их на борт корабля, моряки спускались к воде группами по шесть человек и переправлялись на «Призрак» с помощью шлюпок, которые за каждый рейс отвозили по дюжине матросов. В течение часа сто сорок матросов погрузились на борт «Призрака», и Рене, оказавшийся там среди первых, выслушивал благодарности от своих товарищей. Затем, встреченный звуками флейты и барабана, прибыл командный состав судна.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дюма, Александр. Собрание сочинений в 87 томах

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза