Читаем Эктор де Сент-Эрмин. Части вторая и третья полностью

Девушки переглянулись. Это были те самые презренные пираты, которых г-н Ревигстон обещал повесить, чтобы развлечь своих пассажиров.

Обе были озадачены. Никогда им не доводилось встречать даже у светских людей большей учтивости, нежели та, какую они увидели у этих двух корсаров.

Сюркуф обладал чересчур острым взглядом и чересчур тонким умом, чтобы не разгадать причины удивления своих очаровательных соотечественниц.

— Сударыни, — сказал он, — сейчас неподходящее время для того, чтобы задавать вам все эти вопросы, но я настроен как можно скорее внушить вам уверенность в новом положении, с которым вынудит вас смириться наша победа.

— Сударь, — ответила старшая из девушек, — это мы были неправы, задержавшись с ответом, и теперь сами умоляем вас задавать нам вопросы, поскольку вы явно лучше нас знаете, что мы должны сообщить.

— Одно ваше слово заставило бы нас удалиться, мадемуазель, — произнес Сюркуф, — и одно ваше слово удерживает нас. Вы сказали, что направляетесь в Рангун. Это в королевстве Пегу, по ту сторону Ганга. Я не поручусь, что могу препроводить вас туда, но заверяю, что доставлю вас и вашу сестру на Иль-де-Франс, где вам представятся наилучшие возможности для того, чтобы отправиться в Бирманскую державу. Если несчастье, произошедшее с вами, ввергло вас в денежное затруднение, то, надеюсь, вы окажете мне честь обратиться за помощью именно ко мне.

— Спасибо, сударь, но у отца должны быть векселя на довольно значительную сумму.

— Не будет ли нескромностью спросить вас, как звали вашего отца?

— Виконт де Сент-Эрмин.

— Так это он, мадемуазель, до тысяча семьсот девяносто второго года служил в королевском флоте, а в тысяча семьсот девяносто втором году вышел в отставку?

— Да, сударь, верно. Его взгляды противоречили тому, чтобы он служил Республике.

— Он принадлежал к младшей ветви. Главой семьи был граф де Сент-Эрмин, которого гильотинировали в тысяча семьсот девяносто третьем году, и два его сына тоже погибли за приверженность идее королевской власти.

— Вы знаете историю нашей семьи не хуже нас, сударь; быть может, вы скажете нам, что стало с его третьим сыном?

— Выходит, был еще и третий сын? — спросил Сюркуф.

— Да, и он исчез самым странным образом, в тот самый вечер, на который было намечено заключение его брачного договора с мадемуазель Клер де Сурди; в момент подписания договора жениха не смогли отыскать. Больше его никогда не видели и ничего о нем не слышали.

— Должен сказать, что я совершенно ничего о нем не знаю.

— Нас воспитывали вместе вплоть до его восьмилетнего возраста. В восемь лет он ушел в плавание вместе с нашим отцом и оставался с ним вплоть до девяносто второго года. Отозванный своей семьей, он покинул нас.

Больше мы никогда его не видели. Не случись Революции, кузен стал бы моряком, как мой отец.

Девушка попыталась подавить рыдания.

— Плачьте вволю, мадемуазель, — промолвил Сюркуф. — Мне жаль, что на время я стал преградой между вами и вашим горем. Я отведу «Штандарт», а точнее, отправлю его с временным капитаном на Иль-де-Франс, где он будет продан, но, как я уже имел честь сказать вам, у вас будет множество возможностей доплыть оттуда до Рангуна.

Сюркуф поклонился с глубоким уважением и вышел.

Рене последовал за ним; но, когда он уже стоял в дверях, ему показалось, будто младшая из сестер посмотрела на него так, словно хотела что-то сказать ему.

Он остановился, протянув ей руку.

Девушка машинально схватила ее, поднесла к губам и произнесла:

— Сударь, ради всего святого, добейтесь от капитана, чтобы тело нашего отца не выбрасывали в море.

— Я попрошу его об этом, мадемуазель, — ответил Рене, — но и вы вместе с вашей сестрой, в свой черед, окажите мне милость.

— Какую? О, вы только скажите, скажите! — в один голос воскликнули сестры.

— Ваш отец напоминает мне одного из моих родственников, которого я очень любил и которого никогда больше не увижу. Позвольте мне поцеловать вашего отца.

— Охотно, сударь, — ответили девушки.

Рене подошел к мертвецу, встал перед ним на колени, склонил к нему голову, почтительно поцеловал его в лоб и вышел, подавляя рыдание.

Сестры удивленно наблюдали за ним. Прощание сына с отцом не могло бы быть более нежным и почтительным, чем прощание Рене с виконтом де Сент-Эрмином.

<p>LVII</p><p>НЕВОЛЬНИЧЬЕ СУДНО</p>

Когда Сюркуф и Рене поднялись на палубу, следов битвы почти не было видно. Раненых спустили в лазарет, мертвых сбросили в море, кровь смыли.

Рене уведомил Сюркуфа о просьбе девушек не бросать тело их отца в море, а похоронить на первом же берегу, к которому они пристанут.

Это было против всех морских правил, однако в некоторых случаях подобное послабление допускалось. Так, например, г-жа Леклер, Полина Бонапарт, привезла с Сан-Доминго тело своего мужа.

— Ладно, — ответил Сюркуф. — Поскольку капитан «Штандарта» убит, господин Блеас примет командование захваченным судном и займет каюту убитого. Если найдется еще одна свободная офицерская каюта, туда поместят сестер де Сент-Эрмин, а тело виконта оставят в их каюте, в наглухо закрытом дубовом гробу.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дюма, Александр. Собрание сочинений в 87 томах

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза