Рене сообщил об этом решении девушкам, которые в ту же минуту пожелали поблагодарить Сюркуфа.
Старшую сестру звали Элен, младшую — Джейн.
Элен было двадцать лет, Джейн — семнадцать.
Обе были красивы, но красивы разной красотой.
Элен была блондинкой, белизна кожи которой могла сравниться лишь с белизной цветка, всего за три года перед тем привезенного во Францию из Японии иезуитом Камеллусом и под названием камелия начавшего все чаще появляться в крупных оранжереях. У нее были светло-пепельные волосы, которые, когда солнце обволакивало их своим светом, приобретали золотистый оттенок, придававший ей необычайное очарование, и создавали вокруг ее головы нечто вроде сияния, подобного благоуханию, обволакивающему цветок; ее белоснежные руки, округлые и изящные, заканчивались ноготками с розовым отливом, сохранявшими удивительную прозрачность; она была наделена станом нимфы и ножками ребенка.
Красота Джейн была, возможно, менее правильной, нежели красота ее сестры, но более обольстительной; ее маленький своенравный рот своей свежестью напоминал полураскрытый розовый бутон; ее нос, наделенный трепетными крыльями, был ни греческий, ни римский, а чисто французский; ее глаза обладали блеском и яркостью сапфира, а кожа, не будучи смуглой, имела цвет паросского мрамора, долгое время находившегося под лучами солнца Аттики.
Девушки не могли не обратить внимание на участие, которое проявил к ним Сюркуф, а еще более на волнение, которое испытывал Рене у тела их отца; слезы, выступившие на глазах у молодого человека, когда он целовал мертвеца в лоб, не остались незамеченными; и потому сестры заявили Сюркуфу, что в том положении, в каком они оказались, не им следует высказывать свои желания, а ему надлежит делать то, что он сочтет самым правильным.
Сюркуф уже приказал прибрать в каюте старшего помощника на борту «Штандарта» и пригласил девушек проститься с покойным. На этих широтах было важно как можно быстрее упрятать его в гроб; гроб должен был остаться в той каюте, где лежало тело, а девушкам предстояло переселиться в каюту старшего помощника. Сюркуф поручил Рене позаботиться о том, чтобы туда перенесли вещи сестер, и оказать девушкам все услуги, какие будут в рамках его полномочий.
Элен и Джейн вошли к себе, а Рене остался у двери каюты, не желая стеснять их в излиянии горя.
Через час они вышли со слезами на глазах и со стесненными сердцами; Джейн едва могла идти, и она оперлась на руку Рене; ее сестра, более крепкая, несла шкатулку с драгоценностями и портфель с бумагами отца; обе они оценили деликатность поведения молодого человека, оставившего их одних, чтобы не мешать им изливать свое горе, но лишь Элен смогла выразить ему свою признательность, поскольку Джейн не давали говорить душившие ее слезы.
Рене устроил девушек в каюте, которая была им предоставлена, и оставил там одних, намереваясь лично заняться последними заботами об их отце.
Два часа спустя плотник сколотил дубовый гроб; в него положили тело виконта де Сент-Эрмина, и крышку его прибили гвоздями.
При первом же ударе молотка, который донесся до девушек, они догадались, с чем он связан, и хотели кинуться в свою прежнюю каюту, чтобы в последний раз взглянуть на отца, но на пороге столкнулись с Рене: молодой человек предчувствовал этот порыв дочерней любви и решил избавить сестер от последней боли; он взял их под руки, отвел обратно в каюту и подтолкнул в объятия друг другу; обнявшись и рыдая, сестры рухнули на диван. Рене вложил руку Джейн в руку Элен, почтительно поцеловал обе и вышел.
Во всех его поступках было столько целомудрия, да и знакомство между молодыми людьми случилось вследствие столь страшных обстоятельств, что ни Элен, ни Джейн, ни Рене не задумались о том, как стремительно события привели их к этой взаимной близости, которая, впрочем, с обеих сторон была исключительно братской.
На другой день оба корабля вместе взяли курс на остров Иль-де Франс. Сорок корсаров перешли с борта «Призрака» на борт «Штандарта». Блеас получил от Сюркуфа приказ командовать захваченным судном, а Рене, поскольку было понятно, как необходимо обеим девушкам присутствие друга или, по крайней мере, родственного сердца, получил разрешение последовать за старшим помощником.
Через день после боя, произошедшего между «Призраком» и «Штандартом», «Призрак» опознал какой-то шлюп и устроил за ним погоню. Вначале шлюп пытался уйти от преследования, но при первом же крике: «Сдавайтесь "Призраку"!», подкрепленном выстрелом из пушки, подчинился.