Эктор де Сент-Эрмин. Части вторая и третья

Когда шлюп встал у левого борта «Штандарта», Рене, находившийся вместе с обеими сестрами на юте, стал свидетелем происходившего внизу ужасного зрелища: двое бедняг, распростертых на палубе, бились в предсмертной агонии, невзирая на заботы молодого негра, который подавал им питье, приготовленное каким-то чернокожим знахарем; неподалеку пять почти голых негритянок согревались под жгучим солнцем, которое прикончило бы европейских женщин, и с наслаждением вдыхали раскаленный воздух. Одна из них силилась накормить грудью ребенка, которого держала на руках и который тщетно мял эту иссохшую грудь.

При виде матросов «Призрака», поднявшихся на борт шлюпа, четыре из этих пяти женщин вскочили и убежали; пятая хотела поступить так же, но силы оставили ее и она без сознания упала на палубу, выронив из рук ребенка. Офицер поднял его, положил рядом с матерью и пошел искать капитана этого судна, которое он с первого взгляда, и прежде всего по высоте мачт, признал невольничьим.

И в самом деле, на дне трюма обнаружились двадцать четыре несчастных чернокожих, закованных в цепи и лежавших в невыносимой тесноте.

Из люка, служившего единственным отверстием для смены воздуха в трюме, исходило тошнотворное зловоние.

Как только шлюпка отчалила от судна, которое, судя по его флагу, было американским, Сюркуф двумя сигналами вызвал на борт «Призрака» Рене и Блеаса.

Девушки с беспокойством спросили, что означает эта операция и зачем устраивают сбор. Рене объяснил им, что капитан шлюпа, несомненно, занимался торговлей неграми, хотя это было запрещено делать без особого разрешения, и, чтобы судить его, на борту «Призрака» собирается военный совет.

— А если он будет признан виновным, — дрожащим голосом спросила Джейн, — какому наказанию его подвергнут?

— Ну, — ответил Рене, — скорее всего, он рискует быть повешенным.

Джейн вскрикнула в ужасе.

Между тем, поскольку шлюпка стояла у трапа и матросы застыли в ожидании, подняв весла в воздух, а Блеас уже сидел в ней, Рене поспешно схватился за фалреп и спустился вниз.

Когда Блеас и Рене прибыли, все остальные офицеры уже собрались в кают-компании. Туда ввели американского капитана; это был высокого роста человек, мощное телосложение которого указывало на его необычайную силу; он говорил только по-английски, и, предвидя это, Сюркуф вызвал Рене на военный совет в качестве переводчика. По тому, как в разгар боя молодой человек крикнул по-английски: «Капитан убит, спустить флаг!» и приказ этот не вызвал у англичан никаких сомнений, Сюркуф рассудил, что Рене знает английский язык, словно родной.

Капитан шлюпа захватил с собой бумаги, из которых следовало, что он американец и занимается коммерцией, но у него не нашлось документа, который должен был удостоверить, что под его началом находится одно из тех восьми американских судов, каким европейские морские державы разрешили вести торговлю неграми. Когда он признался, что обязательного документа, способного его оправдать, у него нет, ему предъявили обвинение в преступлении, которое он совершил, силой или хитростью оторвав несчастных негров от их страны и их семей.

Признанный виновным, американский капитан был приговорен к смерти.

Торговцев неграми предавали жестокой и в то же самое время позорной казни: их вешали на рее собственного судна или судна, которое его захватило.

После того как приговор был оглашен, американскому капитану дали час на то, чтобы приготовиться к смерти. Он выслушал смертный приговор, не выказывая ни малейшего волнения, после чего был оставлен в кают-компании с караульными у каждой двери, поскольку опасались, что, дабы избежать позорной смерти, он бросится в море.

Осужденный попросил бумагу, перо и чернила, чтобы написать жене и детям. Его просьбу удовлетворили. Он принялся за письмо.

Пока он писал первые десять или пятнадцать строчек, лицо его оставалось спокойным, но мало-помалу на нем стала обнаруживаться какая-то растерянность, нечто вроде тучи окутало и затуманило черты его лица, вскоре он перестал видеть то, что писал, и несколько невольных слез, сорвавшихся с его ресниц, упали на прощальное письмо.

И тогда он попросил разрешения поговорить с Сюркуфом.

Сюркуф поспешил прийти, сопровождаемый Рене, который по-прежнему служил ему переводчиком.