Называть ее бабушкой было несколько неуместно – женщина выглядела не старше сорока пяти лет, хоть и была намного взрослее. У нее были черные недлинные волосы, заколотые двумя шпильками. На ней были симпатичные черные бриджи в мелкий белый цветочек, рубашка-распашонка с коротким рукавом и удобные белые мокасины. Черты лица были очень схожи с лицами ее внуков, а на брови виднелся маленькие шрам, напоминавший небольшую вмятину, который сливался с возрастными морщинками.
Колдунья усадила девчонок за стол, поставив несколько закусок, а сама принялась готовить еду на целую гвардию. Фелиция за это время успела показать Софи их небольшой двухэтажный домик. Он стоял на окраине жилого комплекса, и имел небольшой сад на заднем дворике. На первом этаже располагалась кухня, совмещенная со столовой, гостиная и ванная. Наверху находились четыре жилых комнаты, одна из которых предназначалась для гостей. Весь дом был оформлен в так называемом «провансе» – состаренный, потертый. Этакий деревенский стиль. Почти в каждом помещении стояли вазы с цветами лаванды, и они были красивыми яркими пятнами на общем фоне серо-коричневой цветовой гаммы.
Комната Феликса была такой же спокойной и сдержанной, как и в коллегии. Несмотря на то, что появлялся он здесь нечасто, по словам его младшей сестры, в ней так ничего и не менялось. Спальня юной волшебницы, впрочем, тоже мало отличалась от той, что была в учреждении – такая же яркая, беспорядочная и полностью обклеенная рисунками.
Когда еда была готова, дамы присели за стол, и «глава» семейства Минтвуд долго расспрашивала Софи о ее семье и жизни на Земле.
– Ах,
– Спасибо, милая! И называй меня просто Линн, я же просила, – женщина дружелюбно улыбалась, накладывая блондинке еще немного зелени.
– Да, конечно, извините, Линн, – София с благоговением глядела на колдунью.
– Не извиняйся, дорогая! Ешь!
Она пододвинула к девушке тарелку с хлебом. Та, слегка смущаясь, взяла оттуда небольшой кусочек. Фелиция, наблюдая за происходящим, весело хихикала.
– Чего смеешься, юная леди? – игриво промолвила Линн, обращаясь к внучке.
– Ба, да ты ее совсем закормила! – рассмеялась девчонка. – В нее уже не лезет ничего, посмотри!
– О, нет-нет, – засуетилась Софи, – все в порядке, мне очень приятно…
– Фи права, прости меня, милая, – колдунья покачала головой. – Ко мне так редко заходят любимые внуки, так что во время этих визитов я уже и не знаю, куда деваться, – она осуждающе посмотрела на Минтвуд младшую.
– Ну, ба! – юная волшебница придвинулась к бабушке и обняла ее. – Я же почти каждые выходные прихожу.
– Каждые выходные! – возмутилась женщина. – Да ты вообще-то живешь здесь. Должна, по крайней мере! Не забыла?
– Нуу…
София пару секунд неловко посматривала на эту семейную беседу и все же решила вмешаться:
– Линн, кхм, можно задать вам вопрос?
– Конечно, дорогая!
Фелиция аккуратно отпрянула от женщины и с любопытством взглянула на свою подругу.
– Какими магическими способностями вы владеете? И какой у вас ранг?
– Ах, не думай, что я сижу в жилом комплексе только потому, что мне пришлось уделить все свое время деткам, – Линн потрепала внучку за подбородок. – В волшебстве я абсолютно никудышна. Еще до начала этой войны я была всего лишь подсобным работником в комитете, ничего особенного. Я числюсь в ранге ординарных волшебников. Могу управлять водой и воздухом, создавать проекции и исцелять. Но это громко сказано, – она засмеялась.
– Я уверена, что вы преуспели во многих других вещах, – подбодрила ее блондинка.
– Ах, дорогая, моей целью всегда было только одно, – женщина облокотилась на стол, и глаза ее потемнели, – иметь счастливую и большую семью. Не спорю, я бы без тени сомнения бросилась защищать этот мир, но сил на это мне не было дано…
Линн замолчала. Софи не знала, что сказать. На такое, кажется, вообще невозможно было найти правильный ответ. Фелиция лишь потупила взор – девчонка не была расстроена, скорее, просто сконфужена, как и ее подруга.
Спустя минуту молчания взрослая колдунья вдруг заговорила. Заговорила так, как обычно говорят все зрелые люди, начиная рассказывать какую-то долгую и интересную историю. И на ней не осталось и налета былой печали: