Экзистенциализм. Период становления

Но в этом и огромная ахиллесова пята Просвещения. Потому что сложность мира убивается. Все фатально упрощается и… становится плоским и неясным. Если мы все сводим к машине, к механике, то как вывести живое из неживого? Одушевленное из неодушевленного? Если человек – машина, зачем ему вообще свобода? И какая мораль возможна среди мира машин, если нет выбора? (Это хорошо понял Кант – и отшатнулся от просветителей.) Если религия сводится к разуму, зачем вообще она нужна? И можно ли вывести самопожертвование и любовь из эгоизма, пусть и «разумного»? Единственный просветитель, который это отчасти понимал и фиксировал, был Дени Дидро. У него была забавная роль – быть внутренней «совестью» Просвещения. Он фиксировал эти противоречия, но не знал, как из них выбраться. А остальные даже не понимали и этого.

Соответственно, главная черта, главный принцип романтизма, – это холизм. От слова ὅλος – «целостность». Холизм – это антиредукционизм. Холизм говорит: мы можем понять что-то или целиком или никак. Понятно, как мы понимаем целиком? Интуитивно. Не рассудочно, не разлагая на части, не аналитически, а целостно и непосредственно. Таково романтическое мироощущение и все, что из него выйдет. Например, Шпенглер, позднее дитя романтической культуры, говорит: понять душу культуры можно только или целостно или никак. Вот вам пример холистического взгляда. «Понять» дерево, разрезав его на корни, ветки, ствол и листья, это убить дерево. Мы, конечно, поймем нечто, но это уже будет не дерево. Не жизнь, не культура, не человек. Я схватываю или целиком, или никак. Это антиредукционизм. В холизме целое не сводится ни к одной из своих частей, ни даже ко всей их сумме! Целостность схватывания вещи – интуитивная. Вот, например, такое отличие. Давайте теперь пробежимся по всему остальному.

Для просветителей важнейшая мифологема, важнейший образ – это образ tabula rasa, «чистой доски». У просветителей была такая очень глубокая и заветная идея, мечта, на которой основывается вся культура модерна, что все, что было раньше, это предрассудки, суеверия и мрачное средневековье, народное невежество и так далее. Давайте мы все зачистим в человеке, культуре и обществе и с чистого листа – tabula rasa – разумно построим нового человека! (Вот почему, замечу, культура Нового времени неизбежно вела к тоталитаризму.)

А романтизм категорически против идеи tabula rasa. Романтизм реабилитирует традицию. Романтизм говорит, что и нельзя, и ненужно, и невозможно вот так, как Угрюм-Бурчеев у Щедрина, все снести, все зачистить и на новом месте из головы воздвигнуть Царство Разума. Человек – не «чистая доска», культура, народ – не «чистая доска»! Романтизм говорит о ценности традиций. Там, где Просвещение их рубит, отрицает и пытается искоренить, романтизм говорит о ценности и важности традиции. Он подчеркивает, что народная культура – это не просто суеверие и глупость, но еще и россыпь всяких ценных мыслей. Романтики первые обращаются к фольклору. И человека с нуля нельзя построить! Как скажет через сто лет Гадамер, который тоже вырос из романтизма, важны «пред-рассудки», то, что есть в человеке до того, как он начнет рационально постигать мир. Если у просветителей утопия tabula rasa – ключевая для всего модерна, то у романтиков – реабилитация традиций во всех смыслах: народной культуры, пред-рассудков отдельных личностей, мифологии, Средних веков.

Еще одна базовая идея Просвещения – механицизм. Ключевая фигура – Ньютон. Механика понимается как метафизика, мир – как машина.

Романтизм возвращается, скорее, к идеям Возрождения и выдвигает противоположный механицизму взгляд на сущее – органицизм. Мир – не машина, а организм; все живое, все одушевленное. Природа наполнена энергией, творческим импульсом, мир загадочен и полон не количественного, но качественного многообразия, жизненной силой. Там, где просветители видят машину, механику, там романтики видят органику, организм. Органическое восприятие реальности, а не механистическое. Органический взгляд романтиков на все в эпоху механического.

Теперь сравню их отношение к религии.