Экзистенциализм. Возраст зрелости

Вернемся к свободе. Я не случайно в начале своего сегодняшнего рассказа сказал, что Сартр – это идеальный «прокурор». Еще одна его любимая тема, она прямо ницшеанская. Мы знаем, что Ницше, как к нему ни относись, был болезненно честен и искренен. И что уж точно ненавидел Ницше, так это любую ложь. И у Сартра есть важное философское понятие «дурная вера». Или «ложная совесть, нечистая совесть» (по-разному ее переводят на русский и называют). То есть Сартр подробнейшим образом развенчивает то, что немного позднее Эрих Фромм назовет «бегством от свободы».

Попытки человека спрятать концы в воду, уклониться от своей человечности, ответственности, свободы. Это очень тяжело, очень болезненно. Ведь вы понимаете: ужасно неприятно делать выбор, причем не один раз, а все время. И люди стремятся от этого убежать. Сартр бьется головой об стенку, повторяя, как заклинание: человек не редуцируется, не детерминируется, он ответствен.

И вот еще одно понятие философии Сартра (точно из словаря прокуроров взятое): алиби. Прямо-таки действительно из юриспруденции в философию пришло это понятие. Сартр разбирает его в романах, пьесах, в «Бытии и Ничто», даже в лекции «Экзистенциализм – это гуманизм». Разные виды человеческих алиби. То есть, как люди хитроумно пытаются извернуться и снять с себя ответственность. И Сартр с невероятной последовательностью разоблачает эту нечистую совесть, дурную веру. Попытки сказать, что я – не я и лошадь не моя.

Начинается с совсем простого: с ссылки на начальников, как на войне, например. Это мне приказали. Как многие немцы или русские после Второй мировой говорили: я не отвечаю за злодейства и преступления, это все мои начальники, это воля партии, это Гитлер или Сталин. Сартр говорит: нет, братец мой! Нельзя ни на кого перекладывать, нельзя прятаться, всегда есть выбор. Дезертировать. В крайнем случае, покончить с собой даже. Если ты кого-то убиваешь, то это ты убиваешь, а не Гитлер и не Сталин!

Помните гениальную пьесу Шварца «Дракон»? (Или хотя бы намного менее гениальный фильм Марка Захарова «Убить Дракона»?) Там есть знаменитая сцена, когда Ланселот, сразив Дракона в бою, приходит в освобожденный и не готовый к свободе город (прямо как СССР в Перестройку) и навстречу ему выбегает главный мерзавец и приспешник Дракона, сын бургомистра, Генрих. Он падает на колени и униженно молит: «Прости нас, Ланселот! Да, мы делали ужасные вещи, но так нас учили!» И вы, конечно, помните, что ему отвечает Ланселот: «Всех учили. Но почему ты стал первым среди всех учеников, скотина этакая?»

Можно сослаться (и так часто делают) на эпоху, на начальников, на условия. Сартр говорит, повторю еще раз, что «мы не выбираем время, но мы выбираем себя в своем времени». Как горестно с отчаянием писал кто-то из известных советских поэтов: «Мне выпала доля родиться в двадцатом проклятом году и столетьи проклятом». Да, тут уж не позавидуешь! Да, все это есть: кто-то рождается больным, кто-то здоровым, кто-то мальчиком, кто-то девочкой, кто-то в семье нищего, кто-то в семье генсека. Но мы, говорит Сартр, это то, что сверх этого. Человек начинается у Сартра там, где заканчивается данность, природная и социальная обусловленность, фактичность. То есть все биологи, социологи, даже некоторые философы пытаются растворить человека, говоря: время, эпоха, социальное, сословное, политическое, половое, национальное, генетически наследственное. Сартр говорит, что все это есть, но я – это я.

Он говорит удивительные слова, над которыми много потом все размышляли и спорили, что «никогда мы еще не были так свободны, как тогда, когда немцы вошли в Париж». Почему?! Казалось бы, парадокс. Оккупация. Немцы заняли Францию, а «мы свободны». Но почему? Но тут он говорит об абсолютной свободе, не об относительной. Эта абсолютно свободная ситуация самоопределения в ситуации катастрофы и непределенности выявит, кто коллаборационист, а кто нет. Когда рухнули все внешние связи, все ориентиры. И весь мир рухнул.

Вот она – абсолютная свобода и пограничная ситуация. Человек, выбитый из всех своих социальных ролей. Здесь Сартр говорит об изначальной, бытийной свободе человека. Это свобода помимо, сверх и вне фактичности.