Экзистенциализм. Возраст зрелости

И тут он выходит к главной фразе, которую объясняет в своей лекции: «Существование предшествует сущности». Ее он считает определением человека во всем экзистенциализме. Экзистенция предшествует эссенции. В этом специфика человека и человеческой свободы. В этом уникальность места человека в мире. То есть невещественность человека, его нерастворимость в мире. Гармоничность – это самотождественность. Природа гармонична. У всего в мире существование и сущность совпадают. Но не у человека. (Вспомните мою прошлую лекцию об абсурде и о выпадении человека из природы.) Грубо говоря, сущность, эссенция – это платоновский эйдос, это аристотелевская форма, а существование – это ее сиюминутное пребывание, нечто эфемерное, текущее.

И Сартр иллюстрирует это примером, кажется, со столяром. Он говорит: вот столяр делает стол, у него есть сущность, Эйдос стола в голове. И стол – это Стол. Стол гармоничен, самотождественен. Стольность стола и его фактическое существование совпадают. Стол не может стать кошкой. Не может даже стулом стать стол. Пока его не сломают вот эти студенты нашего вуза, он будет столом. А с человеком не так. Он изменяется в течение всей жизни.

И в этой связи Сартр зло и точно высмеивает теорию «великих людей» (правда, совсем иначе, чем Толстой в «Войне и мире»). Он говорит, что очень красиво и удобно для нас, когда мы говорим: «Ну, это с детства великий человек! Он ест как великий человек, пьет как великий человек! А мы – маленькие людишки. Оправдываем себя тем, что мы маленькие. У нас и делишки мелкие, и страстишки жалкие, и спроса с нас никакого!»

Удобная и подлая позиция! Сартр говорит, что нет «великих» и «маленьких» людей. Нет злодеев и нет героев. Никто не имеет никаких привилегий. Злодей может стать святым, святой – злодеем. Личность постоянно меняется, в отличие от стола и стула. Человек – это усилие быть человеком. Стол самотождествен, человек – нет. У стола существование и сущность совпадают, эссенция и экзистенция, то есть стольность стола (как бы cказал Платон). А у человека все не так. Сегодня я злодей, завтра я раскаялся. И наоборот. Сегодня я живу не подлинной, не своей жизнью, а завтра начинаю жить своей и подлинной жизнью, чтобы послезавтра снова провалиться в нежить! Человек не есть что-то застывшее. Вот она – формула человечности. Сартр считает, что фраза «существование предшествует сущности» и есть суть свободы, она есть обреченность человека на свободу.

Очень люблю свой пример из «Волшебника Изумрудного города», я им очень горжусь как дидактическим достижением. Пытаясь объяснить с разных сторон эту фразу Сартра, обязательно вспоминаю эту пресловутую сказочку про волшебника Изумрудного города. Потому что это простое и детское произведение, если вдуматься, при всей своей примитивности и незамысловатости, очень экзистенциальное. Возьмем одного из героев: Трусливый Лев. Вот он идет с друзьями по дороге из желтого кирпича в Изумрудный город, чтобы волшебник Гудвин сделал его смелым. Трусливый Лев знает, что его сущность, его эссенция – трусость. И он хочет, чтобы волшебник изменил эту эссенцию, вложив в него другую – смелость. При этом по пути они попадают в различные ситуации с друзьями, когда либо пан, либо пропал. Когда тебя либо съедят – причем в прямом смысле, – либо надо быть смелым. И вот Трусливый Лев, вопреки своей сущности-трусости, каждый день проявляет себя храбрецом. Утверждает смелость. И в какой-то момент он, может быть, и поймет, вспомнит, что он ведь трусливый, и убежит от этих страшных саблезубых тигров – и действительно будет трусом… Но нет! Не убегает. Держится. Лев-экзистенциалист.

Теперь мы с вами после всех вступлений снова выходим, нет, не на дорогу из желтого кирпича, ведущую в Изумрудный город, на нашу с Сартром столбовую дорогу философствования – на тему свободы. Не зря тетралогия Сартра, самое громадное его произведение, называется «Дороги свободы». Сартр снова и снова повторяет, что на свободу мы обречены, что свобода – это ответственность. Свобода – это осознанность, это я сам. Это то, как и что я из себя делаю.

Прежде чем я пойду дальше, приведу пример из пьесы Сартра «Мухи». Тема Ореста и его печальной истории, в целом, любимая тема греческой трагедии. Эта пьеса очень ярко иллюстрирует основные идеи Сартра. Она писалась одновременно с трудом «Бытие и ничто». И, как, скажем, «Посторонний» и «Калигула» иллюстрируют идеи «Мифа о Сизифе», так и «Мухи» помогают прояснить мысли «Бытия и Ничто».