Экзотики

Графиня Кора, какъ ее звали вс уменьшительнымъ отъ имени Клеопатра, была истая русская, рожденная княжна Черниговская, но по типу ее легко можно было принять и за англичанку, и за голландку. За то ея мать была, какъ говорится, темнаго происхожденія и неизвстной національности, если не финляндка. Дочь уродилась вншностью въ мать, но была вдесятеро красиве ея. Около графини Коры сидлъ на маленькомъ табурет хорошо извстный во всемъ Париж спортсменъ, графъ Вячеславъ Загурскій, представитель уже третьяго поколнія обрусвшихъ поляковъ. Загурскій былъ извстенъ прежде всего какъ богачъ, хотя говорили въ Париж, что такъ какъ онъ уже лтъ семь страшно соритъ деньгами, то врядъ ли надолго хватитъ у него средствъ. Во-вторыхъ, Загурскій былъ извстенъ своей красотой. Но это былъ не славянскій типъ; онъ походилъ скоре на южанина. Нкоторые увряли, что это чистйшій типъ корсиканца. Смуглый брюнетъ, съ короткими вьющимися черными какъ смоль волосами, съ красивыми узкими глазами, отличавшимися страннымъ выраженіемъ, называемымъ по-русски «поволокою». У такихъ глазъ взглядъ сладко томный, добрый, иногда упорный, проницательный, но незлобивый. Взглядъ, говорятъ, всегда сводящій съ ума очень юныхъ двушекъ и уже пожилыхъ дамъ.

Загурскій болталъ больше всхъ, разсказывалъ свой подъемъ съ компаніей англичанъ на Монбланъ, затмъ сталъ подымать на смхъ польскую азбуку, говоря, что нелпо для одного звука употребленіе трехъ и четырехъ буквъ.

— И все это изъ ненависти къ Россіи, — говорилъ онъ. — Взяли бы русскую азбуку, если языкъ такой же.

Вообще онъ всегда демонстративно относился къ Польш.

Въ углу комнаты сидлъ, не вступая въ разговоръ, красивый молодой человкъ лтъ тридцати на видъ. Его каштановые волосы были гладко причесаны, почти прилизаны въ пластъ, а темно-русая бородка была острижена по мод `a la Henry III. Въ лиц его, правильномъ и выразительномъ, была нкоторая суровость, какъ отпечатокъ энергіи и силы воли. Впрочемъ, на этотъ разъ онъ былъ будто озабоченъ и особенно задумчивъ. Онъ не спускалъ глазъ съ дверей, какъ бы ожидая появленія кого-то… Только одинъ разъ, при взрыв смха отъ чего-то сказаннаго Загурскимъ, онъ оглянулся на гостей, приглядлся къ графу и проговорилъ мысленно:

«Ты и не предчувствуешь, что, можетъ быть, сегодня съ тобой случится. Да. Тебя… Другихъ никого нтъ».

Молодой человкъ былъ англичанинъ, собственно ирландецъ, и католикъ, въ то же время феній, но жилъ въ Париж уже очень давно. Хотя имя его было звучное — Ліонель, но фамилія была вульгарно простая, — Френчъ. За то онъ носилъ титулъ баронета и считался, съ его же словъ, дальнимъ родственникомъ лордовъ Вестминстеровъ и Марльборо. Впрочемъ, нкоторые англичане аристократы увряли, что это ничего не доказываетъ, можетъ быть и выдумкой и правдой, точно такъ же, какъ какой-нибудь monsieur Langlais случайно можетъ, конечно, быть дальнимъ родственникомъ какого-нибудь Монморанси или Ларошфуко.

Френчъ сидлъ между двухъ молодыхъ людей, французомъ, по имени Дю Бло Д'Ульгатъ, и русскимъ, княземъ Черниговскимъ, братомъ красавицы графини. Они болтали, но онъ сурово молчалъ.

Все время приглядываясь къ дверямъ, онъ, наконецъ, вдругъ встрепенулся и всталъ. По анфилад комнатъ приближалась маленькая фигурка двушки и за ней пожилой человкъ во фрак со звздой. Когда они появились въ дверяхъ, хозяйка быстро встала и особенно любезно встртила ихъ. Это были русскіе. Молодая двушка, сирота, Любовь Скритицына, съ дядей опекуномъ.

— Quelle surprise!.. Давно ли, monsieur Дубовскій?.. — спросила хозяйка.

— Сегодня утромъ съ курьерскимъ. Прямо съ бала въ Зимнемъ дворц и на вашъ балъ, — отвчалъ пожилой господинъ и прибавилъ:- Позвольте прежде всего поцловать ваши ручки, за покровительство и патронажъ моей Любочк въ мое отсутствіе.

— Ахъ, я была такъ рада съ Эми вызжать! — отозвалась виконтесса! — И потомъ cela me posait, какъ серьезную женщину, если мн довряютъ молодыхъ двушекъ.

Вновь прибывшій Дубовскій поздоровался со всми какъ съ хорошими знакомыми и только съ однимъ Ліонелемъ Френчемъ раскланялся холодно, едва тронувъ его руку.

Его племянница, которую съ дтства вс звали англійскимъ именемъ «Amy» была встрчена особенно радушно. Молодая двушка, особенно миніатюрная и маленькая ростомъ, которую, еслибы не длинное платье, можно было принять за тринадцатилтнюю двочку, быстро и фамильярно перездоровалась со всми. Только съ молодымъ англичаниномъ поздоровалась она какъ-то особенно. Повидимому, холодно, а взглядъ ея сказалъ другое, но только не всмъ, а ему одному.

И Любовь Скритицына, или Эми, сказавъ каждому что-нибудь пріятное, обратилась къ хозяйк:

— Pardon. Это будетъ невжливо… Но я буду стараться сократить то, что хочу сказать.

И она заговорила съ баронессой, съ графиней и Загурскимъ на своемъ родномъ язык. Но этотъ родной ея языкъ, т.-е. русскій, звучалъ особенно. Если бы здсь оказался вдругъ какой-либо ея соотечественникъ, не зажившійся за границей, а недавно выхавшій впервые изъ предловъ родины, то онъ очень удивился бы этому странному русскому языку и оригинальному произношенію нкоторыхъ буквъ.