Так и оказалось. На следующей неделе тоже было продано около четырехсот экземпляров «Элантриса», и через неделю примерно столько же. Продажи «Элантриса» никогда не опускались значительно ниже этой цифры, и так продолжалось лет десять. Как та пресловутая бегущая черепаха, «Элантрис» потихоньку лидировал в моей карьере, и сейчас его суммарный тираж – сотни тысяч, хоть он не попал в список бестселлеров, по нему не снимали фильм и (пока что) у него нет продолжения.
Как же так получилось? История «Элантриса» до его публикации так же неспешна и стабильна, как и показатели его продаж. Пока в моей голове рождались картины «Пути королей» из цикла «Рожденный туманом», я понемногу работал над странной обособленной книгой, будучи вдохновлен идеей о городе-тюрьме для прокаженных зомби. К тому времени я писал уже несколько лет и завершил несколько романов, хотя ни один из них еще не был издан.
Однако «Элантрис» был первой книгой, за которую я сел, окончательно решив, что хочу писать эпическое фэнтези. В ней впервые отразились мифология, персонажи и магия Космера.
Четыре года спустя, когда мне позвонил редактор с предложением о покупке прав на книгу, я был искренне потрясен. Я рассылал в разные издательства рукопись «Рожденного туманом» и только что закончил черновой вариант «Пути королей». И тем не менее первым увидел свет не экшен и не огромный выстроенный мир. Первым был задумчивый роман о человеке, пытающемся создать общество из отщепенцев, о женщине, идущей против навязанной ей роли, и о жреце с кризисом веры.
Я мог бы много страниц рассуждать о том, что меня вдохновляло при написании романа (собственно, я так и сделал в разделе «Библиотека» на моем сайте, где опубликовал заметки к каждой главе и удаленные сцены). Сарин списана с моей подруги Энни. Хратен уходит корнями в мою бытность мормонским миссионером. Магия родилась из интереснейшей корейской и китайской письменности. Раоден, в свою очередь, обязан существованием моему желанию хоть раз поведать историю о человеке без глубокого трагического прошлого. О простом порядочном человеке, попавшем в ужасную ситуацию.
Но хотя прообразы и идеи довольно интересны, они не объясняют почему; они только немного затрагивают вопрос «как?». Почему мои поклонники так любят «Элантрис»? Почему многие из них по-прежнему называют его самым любимым из моих романов? Почему он производит такое впечатление?
Хотел бы я знать.
Я часто называю себя чертежником. Мне нравится, когда сюжет тщательно проработан, а слова подобраны еще до начала первой главы. И тем не менее при написании каждой книги происходит нечто необъяснимое – что-то, связанное с процессом творчества, с вычленением лейтмотива и персонажа, с отказом от каких-то поворотов сюжета (и не важно, насколько тщательно они продуманы) в пользу новых открытий. В конце каждой книги я честно спрашиваю себя: «Ты это хотел написать?» И отвечаю: «Нет, но вышло лучше».
Глядя на «Элантрис», я считаю, что живучее наследие этой книги нашло отражение в том эффекте, который она оказала на меня. Она остается мягким напоминанием, что не в каждой динамичной сцене должно быть два бойца с мечами и что судьба одинокого мужчины в гниющем городе может быть более захватывающей, чем столкновение армий. «Элантрис» доказывает, что книга может содержать магию, но не показывать ее до последних глав.
Я неимоверно горжусь этим произведением. За многие годы работы мой стиль улучшился, а повествование возмужало, но я считаю крайне важным помнить, что захватывающий, страстный рассказ об интересных персонажах важнее сложной системы магии или череды эпических боевых сцен.
Подлинное волшебство содержится в персонажах и эмоциях. Шепот «Элантриса» не дает мне забыть об этом.
Попрошайка Хойд сидел на склоне горы и осторожно снимал с лица повязки. Небольшой каменный бассейн рядом с ним был полон кристально прозрачной воды. Бассейном его можно было назвать только с натяжкой; в самом глубоком месте вода едва доставала до пояса. Хойду доводилось мыться в ваннах глубже этого водоема.
За спиной лучезарно сиял Элантрис. Мягкое, обнадеживающее свечение как будто поднималось высоко в небо, во владения самого Неизвестного бога.
Хойд наконец снял с лица повязки, драматическим жестом сдернул перчатки и вытянул перед собой руки с растопыренными пальцами.
Кисти выглядели точно так же, как и накануне, когда он их бинтовал.
– Проклятье!
– Ты же не ожидал изменения всерьез.
– Пожалуй, – признал Хойд, оглядывая руки в последней надежде обнаружить сияние под кожей, но не заметил даже малейшего намека на свет.
– Хоед, ты бы ощутил изменения раньше.
– Хойд, – поправил он. – Довольно значительная разница.
– Я так и сказал, Хоед.
– Не важно.
Хойд встал и рассеянно отряхнул штаны, подняв облако пыли. Точно, ведь на нем одежда попрошайки.