Эльдорадо

Люська ворвалась следом за ним, подхватила на руки возмущенно орущего Володьку, принялась трясти его, как собака крысу – Сергей не понимал, пытается она его успокоить или, напротив, завести еще больше, в целях большего психологического эффекта, она так уже не раз делала во время их предыдущих разборок. Посмотри, до чего ты довел ребенка, сволочь, из-за тебя он вырастет неврастеником, психопатом, да и кем еще может вырасти, если у него такой отец?! Обычно, в 99% случаев Сергей тут же сдавал позиции, метался между женой и ребенком и, в конце концов, либо сразу выполнял все, что от него требовалось, либо обещал выполнить в самое ближайшее время, каялся в грехах и признавал, что подобное ему ничтожество никоим образом недостойно иметь рядом с собой столь потрясающую женщину, терпящую его исключительно из жалости и чрезмерно развитого чувства долга, подарившую ему наследника и все такое, далее по списку… Сейчас же он равнодушно смотрел на эту кривляющуюся высушенную швабру, пытаясь понять, как это раньше ее отвратительные костлявые мослы могли казаться ему «стройной фигурой», а выбеленные пергидролью волосы – золотым водопадом, и как, вообще, подобное существо умудрялось представляться привлекательным. Перед глазами со скоростью вошедшего в вертикальное пике сбитого самолета замелькали эпизоды их совместной жизни, начиная с казавшегося теперь далеким и нереальным, знакомства – случайное пересечение на курорте, мимолетный роман, завершившийся залетом и, как и положено у порядочных людей, к каковым Сергей себя тогда причислял, предложением руки и сердца. Затем бесконечные мытарства в поисках своего угла, проживание сперва с его родителями, затем с ее, рождение Володьки, следовавшие один за другим скандалы, плавно сливавшиеся в один никогда не прекращающийся кошмар… Потом приобретение в ипотеку вот этой самой квартиры, еще больший кошмар и новые, еще более страшные скандалы, номинально вызванные хроническим безденежьем и беспросветной долговой ямой, а в реальности, наверное, обоюдным осознанием того, что они не только друг друга не любят, но даже и просто на дух не переносят. К визжащему на руках жены куску плоти он тоже в данный момент не испытывал ни малейших, хоть отдаленно напоминающих родительские, чувств – ничего кроме крайнего неприятия и искреннего непонимания, как он мог во все это влезть… Кто, вообще, эти, по существу, совершенно чужие ему люди? Что они делают в его доме?

Или, точнее будет сказать, что он, вот уже столько лет, делает в этом глубоко ненавистном ему месте? Как он мог до подобного докатиться?

Водка походила на затапливающий сознание жидкий лед. Он шипел в ушах и дрожал перед глазами жидким маревом, спасительным занавесом, отделяя Сергея от мира в котором ему не оказалось места, позволяя временно спрятаться в самом себе, пусть и недолго, но ощутить себя кем-то иным, совсем не тем, кем ему пришлось стать в этой мерзкой жизни. И в этом мареве даже, наверное, можно было рассмотреть, кем бы он мог стать, сложись все совсем по иному, предоставь ему вселенная такой шанс.

– …можешь тогда просто сказать, где ты был? Ты знаешь, что тебе на работу звонила и мне сказали, что еще в полдень ушел, а?! Где?! Где напился?! И что там делал?! – зыбкий алкогольный купол иногда глухо прорывался в разных местах, истеричный голос жены пробивал его, словно отточенный наконечник копья, но не сильно и на считанные мгновения – Ты понимаешь, вообще, что устроил?! Что?!

Сергей мечтательно улыбнулся. Перед глазами опять возник освещенный разноцветными огнями зал с индейскими гравюрами вдоль стен и пульсирующий ритм латиноамериканских мелодий.

– Я искал Эльдорадо…, – пробормотал он, проваливаясь в сон.

То, что он спит, Сергей понял как-то сразу, в один момент, что вообще-то, для сна не очень характерно, но сейчас, когда еще секунду назад, он сидел в кресле, сжимая в руке бутылку водки, а уже через секунду, ногами вперед летел куда-то вниз, по похожему на космическую черную дыру, бездонному туннелю и состоящие из непроницаемого – бархатного, мрака стены, упруго пульсировали и сокращались подобно мышцам исполинского пищеварительного тракта, проталкивающего свою жертву все дальше и дальше, готовившегося переварить ее без остатка, сейчас сомнений не оставалось. Потом мрак подсветился целой сетью красноватых прожилок, то почти полностью затухающих, то разгорающихся как угли в костре, они оплетали все еще летящего вперед, в неведомое, Сергея со всех сторон, постепенно складываясь в некое подобие сперва букв, затем слов, а под конец, даже и целых фраз. Буквы были незнакомыми, они даже и на буквы то, не всегда были похожи, но смысл составленных из них слов и предложений, почему-то был Сергею кристально понятен, как если бы он сам только что их написал – сперва, разгоревшись, извивающиеся в окружающей тьме алые линии, составились в слово «ВЫБОР», потом, «ЖИЗНЬ», «ЖЕЛАНИЕ», «СВОБОДА» и, наконец, «СВОБОДА БЕЗ ЖИЗНИ, ЖИЗНЬ БЕЗ СВОБОДЫ – ВЫБОР».