Эльдорадо

В эту стройную теорию, правда, не слишком вписывались висящая на вешалке в прихожей верхняя одежда, причем, как Люськина, так и Володькина, а так же валяющаяся возле входной двери обувь. Немного странной выглядела и отделяющая Люськину комнату от коридора, заменяющая нормальную дверь, пластиковая шторка – смятая, переломанная и в каких-то странных бурых потеках. Но концентрироваться и думать об этом совершенно не хотелось, тем более, что ничего кроме облегчения, мысль об уходе Люськи не принесла. Записку он, возможно, поищет завтра, тогда же и посмотрит, что там со шторкой и почему, вообще, в квартире такой разгром. Но это все не ранее, чем после того, как праздник закончится, хмель выветрится, а сокровища окончательно превратятся в черепки, хотя, даже и потом, после всего этого, он вряд ли будет сильно сожалеть об уходе жены. А сейчас… сейчас же главное, что встреча Нового года пройдет в полном одиночестве, в компании лишь одних только бутылок с водкой и шампанским… и это случится с ним впервые в жизни.

И это ему, однозначно, нравилось.

Сжимая в одну руке водку, а в другой – шампанское, то и дело придерживаясь за стены и спотыкаясь о ковровые дорожки, Сергей зашаркал в гостиную. Здесь он, первым делом, включил телевизор (громадную, умную, плазменную смартпанель, точно так же, как и почти все в их квартире, купленную в кредит, после очередного скандала на тему – «надо жить, как нормальные люди») и настроил его на первый канал. На занимающем добрую половину стены экране возник развивающийся над Кремлем флаг и заиграла, предвещающая появление Гаранта Конституции, бравурная музыка – Сергею этого времени хватило, чтобы завалиться в кресло и хлебнуть еще водки.

Теперь предстояло решить, как именно он будет пить шампанское – еще один пошлый до омерзения, так называемый, "новогодний" обычай, но, тем не менее, хотелось его сейчас соблюсти. Первым побуждением было вытащить из серванта бокал – именно так и они и делали из года в год, доставали этот свадебный подарок от Люськиных родителей, одна пара для проводов старого года, вторая для встречи Нового, символические несколько глотков в первые секунды после боя Курантов. И, конечно, загадать желание, как же без этого… сколько лет подряд он искренне делал это, порой вкладывая в это желание всю свою, еще не до конца испарившуюся, детскую веру в чудеса. То есть, разумеется, на самом деле, Сергей еще лет в десять, как и положено всякому нормальному человеку, перестал верить во всю подобную ерунду, но, тем не менее, как только наступала заветная минута и часы принимались отсчитывать последние секунды декабря, закрывал глаза и шептал про себя свою наиболее заветную мечту – иногда одну и ту же, на протяжении многих лет подряд.

А вот теперь ему почти сорок, а ни одного – НИ ОДНОГО – загаданного новогоднего желания за всю его чертову жизнь ни разу не сбылось.

Но, несмотря на это, все равно, в этот раз он тоже его загадает. В конце концов, если вся его жизнь, вроде бы достаточно стабильная и устроенная, рассыпалась в пыль менее чем за двенадцать часов единственно по причине навалившегося с утра дурного настроения, некстати возникшего Павлика, в очередной раз напомнившего о его, Сергея, полнейшей никчемности, последовавшего за этим острого желания напиться, с которым он, вопреки всей мыслимой логике, не стал бороться, а главное – смыслу, а вернее, полнейшей бессмысленности, окружающего мироздания, что внезапно, во всем своем безжалостном великолепии, открылось ему с первых же глотков виски, если этого оказалось достаточно, чтобы жена ушла, а жизненные иллюзии окончательно развеялись, то, может, и шансы на исполнение желания тоже хоть немного изменятся?

Но шампанское он будет пить, не из тещиных бокалов, нет. Прямо из горлышка, предварительно выбив пробку, чтобы во все стороны хлестала пена, как это всегда показывают в фильмах. Ведь в реальной жизни он даже этого себе никогда не позволял – открывал бутылку осторожно и тихо… точно так же, как и делал по жизни все остальное.

Пока говорящая голова с экрана вещала о тяготах прошедшего года, ужасах ковида, единении пред лицом грядущих испытаний и прочей дешевой патетике, Сергей размышлял, что же ему на самом деле хочется. Вот он сейчас один, жена, пусть, скорее всего, и временно, но бросила его – ощущает ли он хоть что-то кроме облегчения? И, вообще, если на самом деле, еще раз полностью отдаться сладкому алкогольному дурману, реально заставить себя поверить, пусть даже и на несколько мгновений, что в этот раз все реально исполнится, любое, даже самое несбыточное желание, то чего бы он действительно мог попросить? Что бы все началось заново, вся жизнь? Как они тогда кричали с Вадиком, пусть в наступающем году все перевернется, станет по настоящему новым? Но что и как? Чего он хочет?

Какова его самая заветная мечта и как ее сформулировать?