Элегии и малые поэмы

40   Кто в этом крае мой прах плачем надгробным почтит?

        Слезы жены дорогой, мне лицо орошая, не смогут

        Остановить ни на миг быстрое бегство души?

        Дать не смогу я последний наказ, и с последним прощаньем

        Век безжизненных мне дружбы рука не смежит.

45   Без торжества похорон, не почтенный достойной могилой,

        Мой неоплаканный прах скроет земля дикарей.

        Ты же, узнав про меня, совсем помутишься рассудком,

        Станешь смятенную грудь верной рукой поражать.

        Будешь ты к этим краям напрасно протягивать руки,

50   Бедного мужа вотще будешь по имени звать.

        Полно! Волос не рви, перестань себе щеки царапать —

        Буду не в первый я раз отнят, мой свет, у тебя.

        В первый раз я погиб, когда был отправлен в изгнанье, —

        То была первая смерть, горшая смерть для меня.

55   Ныне, о жен образец, коль сможешь — но сможешь едва ли, —

        Радуйся только, что смерть муки мои прервала.

        Можешь одно: облегчать страдания мужеством сердца —

        Ведь уж от бедствий былых стала ты духом тверда.

        Если бы с телом у нас погибали также и души,

60   Если б я весь, целиком, в пламени жадном исчез!

        Но коль в пространство летит возвышенный, смерти не зная,

        Дух наш и верно о том старец самосский учил,[577]

        Между сарматских теней появится римская, будет

        Вечно скитаться средь них, варварским манам чужда.

65   Сделай, чтоб кости мои переправили в урне смиренной

        В Рим, чтоб изгнанником мне и после смерти не быть.

        Не запретят тебе: в Фивах сестра, потерявшая брата,

70   Похоронила его, царский нарушив запрет.

        Пепел мой перемешай с листвой и толченым амомом

        И за стеной городской тихо землею засыпь.

        Пусть, на мрамор плиты взглянув мимолетно, прохожий

        Крупные буквы прочтет кратких надгробных стихов:

        «Я под сим камнем лежу, любовных утех воспеватель,

        Публий Назон, поэт, сгубленный даром своим.

75   Ты, что мимо идешь, ты тоже любил, потрудись же,

        Молви: Назона костям пухом да будет земля!»

        К надписи слов добавлять не надо: памятник создан, —

        Книги надежней гробниц увековечат певца.

        Мне повредили они, но верю: они и прославят

80   Имя его и дадут вечную жизнь их творцу.

        Ты же дарами почти погребальными маны супруга,

        Мне на могилу цветов, мокрых от слез, принеси, —

        И хоть огонь превратил мое тело бренное в пепел,

        Благочестивый обряд скорбная примет зола.

85   О, написать я хотел бы еще, но голос усталый

        И пересохший язык мне не дают диктовать.

        Кончил. Желаю тебе — не навеки ль прощаясь — здоровья.

Элегия IV

        Ты, кем и прежде я дорожил, — чью давнюю дружбу

        В злой проверил час, в горьком паденье моем!

        Слушай меня и верь умудренному опытом другу:

        Тихо живи, в стороне от именитых держись.

5     Тихо живи, избегай, как можешь, знатных и сильных,

        Их очагов огонь молнией грозной разит!

        Пользы от сильных мы ждем. Но уж лучше и пользы не надо

        Нам от того, кто вред может вдвойне причинить.

        Райну с мачты спустив, спасаются в зимнюю бурю,

10   Чем на больших парусах, лучше на малых плыви.

        Видел ты, как волна кору качает на гребне,

        Как уходит вглубь с грузом подвязанным сеть?

        Остерегли бы меня, как тебя сейчас остерег я, —

        Верно, я и теперь в Городе жил бы, как жил!

        Коего сам я лишен. Будь же здорова, прости!

15   Был я доколе с тобой и плыл под ласковым ветром,

        Благополучно мой челн несся по глади морской.

        Это не в счет, коли ты на ровном падаешь месте:

        Только коснулся земли, на ноги встал и пошел!

        А бедняк Эльпенор, упавший с кровли высокой,[578]

20   Перед своим царем тенью бессильной предстал.

        Или меж тем как Дедал на крыльях парил безопасно,

        Передал имя свое водам бескрайним Икар.

        А почему? Летел тот повыше, этот пониже,

        Хоть и оба равно не на природных крылах.

25   Верь мне: благо тому, кто живет в благодатном укрытье,

        Определенных судьбой не преступая границ.

        Не возмечтал бы глупец Долон о конях Ахиллеса,

        Разве остался б Эвмед к старости лет одинок?

        Сына Мероп не видал бы в огне, дочерей — тополями,

30   Если б отца Фаэтон в нем не гнушался признать.

        Так берегись и ты возноситься слишком высоко,

        И притязаний своих сам подбери паруса.

        Ног не избив, пройти ристалище ты ль не достоин,

        Мне не в пример процветать благоволеньем судьбы!

35   Верностью и добротой заслужил ты это моленье,

        Неколебимой ко мне дружбой во все времена.

        Видел я, мой приговор ты встретил так сокрушенно,

        Что едва ли в тот час был я бледнее тебя.

        Видел, из глаз твоих мне на щеки падали слезы,

40   Пил я с жадностью их, пил заверенья в любви.

        Сосланного и теперь защитить ты пробуешь друга,

        Ищешь, чем облегчить необлегчимую боль.

        Зависти не возбудив и славой не взыскан, в довольстве

        Мирно век доживай, с равными дружбу води,

45   И в Назоне люби то, чего не коснулось гоненье, —

        Имя: Скифский Понт всем остальным завладел.

        Эти простертые под эриманфской Медведицей земли[579]

        Не отпускают меня, выжженный стужею край.

        Дальше Босфор, Танаис, Киммерийской Скифии топи,[580]

50   Еле знакомые нам хоть по названью места;

        А за ними — ничто: только холод, мрак и безлюдье.

        Горе! Как близко пролег круга земного предел!

        Родина так далеко! Далеко жена дорогая,

        Все, что в мире ценил, чем дорожил — далеко!

55   Отнято все, но так, что, хотя рукой не достанешь,

        Отнятое могу видеть очами души!