Элегии и малые поэмы

        Вижу мой дом, и Рим, и в подробностях каждое место,

        Вижу все, что со мной в этих случалось местах,

        Образ жены встает так явственно перед глазами,

60   Нам и горечь она, и утешенье дарит:

        Горько, что не со мной, утешно, что не разлюбила

        И что бремя свое, твердая духом, несет.

        Также и вы, друзья, живете в сердце поэта,

        С радостью по именам он перечислил бы вас,

65   Да не велит осмотрительный страх: сегодня, пожалуй,

        Мало кого соблазнит в песню Назона попасть.

        Раньше наперебой домогались, за честь почитали,

        Если в моих стихах имя встречали свое.

        Но поскольку сейчас эта честь не совсем безопасна,

70   Вас не стану пугать и назову про себя!

        Скрытых друзей не выдаст мой стих, уликой не будет, —

        Кто нас тайно любил, тайно пусть любит и впредь.

        Все же знайте: здесь, на краю земли, неизменно

        Вас я в сердце своем и разлученный ношу.

75   Пусть же каждый из вас облегчит мою долю, чем может,

        Руку павшему в прах пусть не откажет подать.

        Счастья желаю вам постоянного — чтобы вовеки

        Не довелось вам, как мне, помощи скорбно молить,

Элегия VII

        В путь! Передайте привет, торопливые строки, Перилле:[581]

        Верный посланец, письмо, к ней мою речь донеси.

        Верно, застанешь ее сидящей близ матери нежной

        Или меж книг, в кругу ей дорогих Пиэрид.

5     Всякий прервет она труд, о твоем лишь узнает прибытье,

        С чем ты, спросит тотчас, как я в изгнанье живу?

        Ей отвечай, что живу, но так, что не жить предпочел бы,

        Что затянувшийся срок бед не уменьшил моих.

        Хоть пострадал я от Муз, однако же к ним возвратился,

10   Из сочетания слов строю двустишья опять.

        «Ты не забыла ль, спроси, наших общих занятий? Ученым

        Все ли стихам предана, нравам отцов вопреки?»

        Рок и природа тебе целомудренный нрав даровали,

        Лучшие свойства души и поэтический дар.

15   Первым тебя я привел на священный источник Пегаса,

        Чтобы, водой оскудев, в нем не иссякла струя.

        В годы девичьи твой дар уже заприметил я первым

        И расцветанью его был и товарищ и вождь.

        Так, если тот же огонь в груди у тебя сохранится,

20   Лесбоса лира одна сможет тебя превзойти.

        Только боюсь, что тебе судьба моя встанет преградой,

        Что злоключенья мои сердце твое охладят.

        Часто, бывало, ты мне, я тебе, что напишем, читали.

        Был для тебя и судьей, был и наставником я.

25   Я со вниманьем стихи, сочиненные только что, слушал,

        Слабые встретив, тебя я покраснеть заставлял.

        Может быть, видя пример, как я погибаю от книжек,

        Думаешь: вдруг и тебя кара подобная ждет?

        Страх, Перилла, оставь, но только своими стихами

30   Женщин не совращай и не учи их любви.

        Праздность гони от себя и, уже овладевшая знаньем,

        Снова искусству служи, к жертвам привычным вернись.

        К этим прелестным чертам прикоснутся губители-годы,

        Вскоре морщина пройдет по постаревшему лбу.

35   Руку на эту красу поднимет проклятая старость —

        Тихо подходит она, поступь ее не слышна.

        Скажет иной про тебя: красива была! Огорчишься,

        В зеркало взглянешь — его станешь во лжи обвинять.

        Скромны средства твои, а была б ты огромных достойна,

40   Вообрази же, что ты в первом ряду богачей, —

        Но своевольна судьба: то даст, то отнимет богатство,

        Иром становится вмиг, кто по сегодня был Крёз.

        Но для чего пояснять? Лишь одним преходящим владеем,

        Кроме того, что дают сердце и творческий дар.

45   Вот хоть бы я: и отчизны лишен, и вас, и Пенатов,

        Отнято все у меня, что было можно отнять.

        Только мой дар неразлучен со мной, и им я утешен,

        В этом у Цезаря нет прав никаких надо мной.

        Пусть кто угодно мне жизнь мечом прикончит свирепым,

50   И по кончине моей слава останется жить.

        Будет доколь со своих холмов весь мир покоренный

        Марсов Рим озирать, будут читать и меня.

        Ты же — счастливей твое да будет призванье! — старайся,

        Сколько возможно тебе, смертный костер превозмочь!

Элегия X

        Ежели кто-нибудь там об изгнаннике помнит Назоне,

        Если звучит без меня в Городе имя мое,

        Пусть он знает: живу под созвездьями, что не касались

        Глади морей никогда, в варварской дальней земле.

5     Вкруг — сарматы, народ дикарей, и бессы, и геты, —

        Как унижают мой дар этих племен имена!

        В теплое время, с весны, защитой нам Истра теченье,

        Он преграждает волной вылазки дерзких врагов.

        Но лишь унылой зимы голова заскорузлая встанет,

10   Землю едва убелит мраморный зимний покров,

        Освободится Борей, и снег соберется под Арктом, —

        Время ненастья и бурь тягостно землю гнетет.

        Снега навалит, и он ни в дождь, ни на солнце не тает, —

        Оледенев на ветру, вечным становится снег.

15   Первый растаять еще не успел — а новый уж выпал,

        Часто, во многих местах, с прошлого года лежит.

        Столь в этом крае могуч Аквилон мятежный, что, дуя,

        Башни ровняет с землей, сносит, сметая, дома.

        Мало людям тепла от широких штанин и овчины:

20   Тела у них не видать, лица наружи одни.

        Часто ледышки висят в волосах и звенят при движенье.

        И от мороза блестит, белая вся, борода.

        Сами собою стоят, сохраняя объемы кувшинов,

        Вина: и пить их дают не по глотку, а куском.

25   Что расскажу? Как ручьи побежденные стынут от стужи,

        Или же как из озер хрупкой воды достают?

        Истр не уже реки, приносящей папирус: вливает

        В вольное море волну многими устьями он,

        Но, если дуют ветра беспрерывно над влагой лазурной,