Элегии и малые поэмы

        Пусть бы бросал семена, чтобы враг из каждого вырос,

        И от посевов своих сеятель пусть бы погиб!

        Сколько коварства, злодей, тогда бы с тобою погибло,

20   Скольких не знала бы я в жизни несчастий и бед!

        Неблагодарных корить, вспоминая заслуги, отрадно;

        Радость хоть эту теперь я от тебя получу.

        Ты но приказу царя корабль, не испытанный прежде,

        В царство колхов привел, вторгся в счастливый мой край.

25   Ровнею там Медея была жене твоей новой,

        И, как родитель ее, мой был родитель богат.

        Этот — на двух морях стоящей Эфирой[149] владеет,

        Мой — вплоть до скифских снегов всей Запонтийской землей.

        Принял радушно Ээт пеласгийских юношей в доме,

30   На расписных возлегли вы покрывалах за стол.

        Тут я впервые тебя увидала и, кто ты, узнала, —

        И впервые в тот миг рушиться начал мой ум.

        Чуть увидала — зажглась и в огне незнакомом сгорела, —

        Так в честь великих богов факел сосновый горит.

35   Ты был красив, и меня необорно судьба увлекала,

        Взглядом похитив мой взгляд, ты приковал его вмиг.

        Все почувствовал ты: кто любовь скрывает удачно?

        Ярко пылая, огонь сразу себя выдает.

        Царь между тем приказал, чтобы ты непокорную шею

40   Диких быков под ярмо силой впервые склонил;

        Марсовы были быки не одними грозны рогами:

        Был у них каждый вздох страшен палящим огнем,

        Ноги из меди, и медь окружала раздутые ноздри,

        И от дыханья быков сделалась черной она.

45   Должен ты был семена разбросать послушной рукою,

        Чтобы на ниве взошло воинов племя из них.

        Чтобы метнули в тебя вместе с ними взошедшие копья:

        Пашни такой урожай пахарю гибель несет.

        Труд был последний — найти хоть какое-то средство, которым

50   Зоркость не знавшего сна стража ты мог обмануть.

        Так вам Ээт объявил; удрученные, вы поднялися,

        Ложа пурпурные все в миг опустели один.

        Как далеко от тебя в этот час и Креонт, и Креуса

        Были, и царство, что ты скоро получишь за ней!

55   Шел ты, грустный, а я вслед тебе глядела сквозь слезы,

        И против воли язык тихо «прощай!» прошептал.

        После, когда улеглась я в спальне на постланном ложе,

        Ранена, ночь напролет горько проплакала я:

        Перед глазами быки и страшные всходы вставали,

60   Перед глазами стоял змей, незнакомый со сном.

        Мучит и страх и любовь; любовь вырастает от страха.

        Брезжит рассвет — и ко мне милая входит сестра,[150]

        Видит, что кудри мои разметались, что я отвернулась,

        Что покрывала вокруг мокры от пролитых слез.

65   Просит минийцам помочь; к одному стремимся мы обе;

        То, что просила она, я Эсониду даю.

        Роща темная есть, где меж сосен и падубов черных

        В полдень солнечный луч может проникнуть едва,

        Храм Дианы стоит со времен незапамятных в роще,

70   В нем — кумир золотой, варварской сделан рукой.

        Помнишь эти места или их, как меня, позабыл ты?

        Там сошлись мы, и ты начал коварную речь:

        «Ныне на твой произвол отдана моя участь Фортуной,

        Жизнь или гибель мою держишь, царевна, в руках.

75   Радуйся праву губить, — если право такое отрадно,

        Но лишь спасенье мое славу умножит твою.

        Я заклинаю бедой, от которой ты можешь избавить,

        Дедом, которому все зримо, и светом его,

        Тайной обрядов ночных и тройственным ликом Дианы,

80   Силой богов, если их здешние чтут племена, —

        Дева, меня пожалей, пожалей товарищей юных,

        И, помогая, меня сделай твоим навсегда!

        Если же ты пренебречь не захочешь мужем-пеласгом

        (Нет, не настолько уж мне благоприятствует бог!) —

85   Раньше дыханье мое пусть рассеется в воздухе легком,

        Чем женою войдет в спальню другая ко мне!

        Будет порукою в том вершащая браки Юнона

        И богиня, чей храм служит убежищем нам!»

        Тронули эти слова (да в словах ли все было дело?)

90   Сердце простое мое; руку дала я тебе,

        Слезы твои увидав. Неужели и слезы уловкой

        Были? Быстро меня речи пленили твои!

        Ты, невредим для огня, запряг быков медноногих,

        Плугом вспахал целину, как приказали тебе,

95   В борозды вместо семян ядовитые зубы бросаешь, —

        Воины всходят из них, каждый с мечом и щитом.

        Я и сама, хоть тебе притиранье дала, побледнела,

        Видя нежданный отряд, видя оружье в руках.

        Между собой наконец землею рожденные братья

100 В схватке злодейской сошлись, грозно мечи обнажив.

        Вот и бессонный дракон, чешую ощетинив на шее,

        Корчится, вьется, шипит, землю взметая хвостом.

        Думал ли ты тогда о моря разделяющем Истме,

        И о царевне-жене, и о приданом ее?

105 Я, которую ты попрекаешь варварским родом,

        Я, что преступной тебе и неимущей кажусь,

        Зоркость огненных глаз погасила зельем снотворным

        И безопасно руно с дуба похитить дала.

        Я, предавши отца и отчизну и царство покинув,

110 Беды в скитаньях с тобой все принимала как дар,

        Стало и девство мое добычею хищного гостя,

        Милую бросила я мать и родную сестру.

        Только тебя, мой брат, не оставила я, убегая, —

        В этом месте письма пусть остается пробел:

115 Сделать могла, но писать рука об этом не может, —

        Быть бы растерзанной мне, брат мой, но вместе с тобой!

        Я не боялась потом (что еще могло быть страшнее?),

        Женщина, плыть по морям, груз преступлений неся.

        Где она, сила богов? По заслугам кару в пучине

120 Ты бы понес за обман и за доверчивость — я.

        Если бы стиснули нас Симплегады единым ударом,[151]

        Чтобы смешались навек наших осколки костей,

        Или бы пастями псов растерзала нас хищная Сцилла