Электра

На другой день Георгос спросил, знаю ли я, скоро мой отец вернется или нет. Я покачала головой.

– А скоро ли кончаются войны?

Ни он, ни я не имели понятия.

– Почему твой отец остался?

– Он пахарь, а не воин.

Разумно, подумала я. Сутулая фигура его вечно утомленного отца казалась не слишком-то внушительной по сравнению с уверенной, медвежьей статью моего. Ничего у них не было общего. Не повезло Георгосу.

– Но он говорит, война долго не продлится, – добавил Георгос, и я воспрянула духом. – Говорит, такой огромной армии свет не видывал, так что они скоро победят.

Я улыбалась, охваченная ликованием. И так благодарна была ему за эти слова. При матери имя Агамемнона не произносили. Я не смела спросить ее, скоро ли он вернется, хоть только об этом и думала.

– Отец не понимает, правда, зачем они отправились за Еленой. – Георгос глянул на меня с любопытством – знал, может, что она моя тетка. – Говорит, она ведь обыкновенная девка.

Девка. Я недоуменно нахмурилась.

– А что это значит?

Он пожал плечами.

– Я думал, ты знаешь.

Я не знала. Но сказал он это слово таким тоном – как видно, подражая отцу, – что мне понравилось. Едко сказал. Оно было похоже на плевок, и досаду содержало, и подспудный гнев. Тетку я никогда не видела, но даже имя ее вызывало отвращение. Потребуй Артемида Елену вместо моей сестры, отец остался бы дома. Так и буду теперь ее называть, хотя бы про себя.

И вот однажды Клитемнестра снова вышла к нам. Не тень ее, словно тоже умершей в Авлиде, проплыла по проходу, свесив голову. Явилась мать, в которой я узнала ту, прежнюю: волосы переливаются на солнце, ожерелье на шее сверкает, мерцает шитое золотом платье. Я даже подскочила, увидев ее, мигом вырвалась из западни своих снов наяву. Открыла было рот, но не заговорила – слов не нашла. Бросила взгляд на Хрисофемиду, озадаченную не меньше моего. Незнакомое чувство взбурлило во мне при виде матери: проблеск надежды и узнавания, вихрь нежданной радости. Но не успев еще обрести дар речи, я заметила, что она не одна. Какой-то убогий, тщедушный мужчина следовал за матерью, будто имел такое право. Мефепон рядом со мной сделал стойку, шерсть на его загривке вздыбилась.

Мать представила гостя. Эгисф. Разглядывая его, я ощутила шевельнувшееся внутри беспокойство. Но ничего не сказала.

Позже я отыскала Хрисофемиду во дворе. Опустившись на колени, она держала Ореста за руки, а тот, обхватив ее пальцы пухлыми кулачками, стоял кое-как на вихляющих ногах, с яростно сосредоточенным личиком.

– Что за гость был с матерью, ты его знаешь? – спросила я.

Она кивнула. Хрисофемида щурилась от слепящего солнца, и выражение ее лица я не могла понять.

– Надолго он останется?

– Неизвестно.

Я протянула Оресту руку, и тот, отпустив Хрисофемиду, схватился за меня. Ощутив тепло его мягких ладошек, взглянув на округлые щечки и беззубую улыбку, я рассмеялась, хоть и была встревожена:

– Видел бы отец! Сын ходить учится. – Орест взвизгнул – я слишком крепко сжала его кулачок. – Прости! – проговорила я успокаивающе. – Этот Эгисф привез вести о войне? Отец возвращается домой?

Хрисофемида покачала головой.

– Вряд ли. Но, может, он здесь, чтобы помочь, пока нет отца. – Она подозрительно глянула на Мефепона. – Не лучше ли держать этого пса подальше от Ореста?

– Это же отцовский пес. Ореста он ни за что не обидит.

Я крепко закусила губу. Что-то мне в этом Эгисфе не нравилось. То ли стоял он уж слишком близко к матери. То ли волнение от него исходило очень уж явное – прямо воздух вокруг звенел. Он ничем не походил на моего отца. Агамемнон – тот мужчина важный, крупный. Плечи шириной в дверной проем. Громовой голос. Это я помнила, за это держалась. Он ушел на войну до рождения Ореста, а сейчас мой брат делал первые шаги, и лицо отца уже затуманивалось.

Я колебалась: стоит ли говорить о Георгосе? Может, он знает что-нибудь или сумеет выяснить у отца. Но рассказывать о нем сестре не очень-то хотелось. Вряд ли она одобрит нашу дружбу, а кроме того, я на нее сердилась: ни о чем не допытывается и благосклонна, как видно, к этому незваному гостю, потому что доверяет матери.

Орест споткнулся, скривился, покраснел – вот-вот разразится бурей слез. Я поскорей освободилась, отцепив пальцы брата от своих, и подтолкнула его к Хрисофемиде.

– За мной, Мефепон.

Сестра обрадовалась, похоже, что мы уходим.

Я не ошиблась: Георгос и правда смог рассказать кое-что об Эгисфе.

– Он жил тут раньше, мальчишкой еще. Мой отец его помнит.

– Здесь? У нас во дворце?

Георгос кивнул.

– Пока твой отец не вернулся, Эгисф жил тут со своим отцом. – Мы оба помолчали, разбираясь в путанице замешанных в этой истории отцов. – А потом твой отец явился, чтобы занять трон. – Георгос понизил голос, посмотрел на меня пристально. – И убил его отца.

– Почему?

– Отец Эгисфа сам виноват. Он присвоил трон. Хотя царем должен был стать Агамемнон, поэтому твой отец пришел и убил его.

Холодный страх всполз по позвоночнику.

– Так не пришел ли тогда Эгисф убить нас? – Я оглядывалась, впадая в панику. – И знает ли мать?

Георгос встревожился.

– Об этом я не подумал.