Электрический бал

– Но в какой части нашего тела обитает эта искорка? – продолжил Дюпре. – Считается, что в сердце, потому как именно с этим органом связываем мы наши душевные переживания. Но на поверку это оказывается не так. Очень скоро, поверьте мне, сердце можно будет пересаживать от человека к человеку, как теперь делается в иной цирюльне с зубами. Отбросим также экзотические места, вроде живота. Живот – это пристанище пищи и бактерий. Хоть его иногда и потягивает от страха или неги любовной. Тогда что остаётся?

Победоносцев не отвечал на вопросы Дюпре, которые тот, казалось, задавал сам себе, и лишь наблюдал за ловкими действиями иностранца.

Когда с рукой лакея было покончено, Дюпре достал тёмный пузырёк, выдернул пробку и поднёс лакею под нос. Тот вдохнул и через мгновение вскочил на ноги, и бросился прочь в приступе шока, подальше от горящего здания, которое уже начало показывать местами свой почерневший скелет.

Дюпре грустно смотрел на место, где только что был лакей.

– В вашей стране, господин Победоносцев, человеческая жизнь ценится удивительно дёшево. Поэтому я и прибыл сюда.

– Я вынужден арестовать вас, – сказал обер-полицмейстер.

В этот момент со стороны особняка раздался общий удивлённый возглас.

Победоносцев и Дюпре обернулись. На фоне объятого пламенем здания по оплавившимся ступеням спускалась чёрная дымящаяся фигура. На голове вместо волос блестело кровавое месиво, одежда чернела дырами, через которые проглядывала обуглившаяся плоть. Победоносцев, к ужасу своему, узнал в человеке князя Бобоедова. В руках князь держал свёрток, из которого доносился приглушённый младенческий плач.

– Савка! – взревел граф и побежал, спотыкаясь, падая и снова вставая, к князю. Толпа ахнула. Подбежавшие люди изъяли свёрток из рук князя.

– Живой! – крикнул красивый усатый пожарный. – Младенчик-то живой!

Над зданием раздалось ликование и остервенелый вой Шереметева.

Князь тут же рухнул на руки пожарных. Принесли носилки. Дымящееся тело его уложили на них и понесли прочь.

Победоносцев вскочил и подбежал к носилкам. Князь был обезображен огнём и уже бредил в предсмертной агонии. Но когда обер-полицмейстер поравнялся с носилками, князь вдруг открыл глаза без ресниц и схватил Победоносцева горячей липкой рукой за кисть:

– Papá, я не виноват, papá…

Князя закинули в подоспевшую извозчичью пролётку.

– В госпиталь его срочно! – скомандовал Победоносцев.

Пролётка тронулась и исчезла за поворотом.

Виктор Георгиевич огляделся. Дюпре уже и след простыл. Граф Шереметев с женой и дочерьми счастливо плакали и обнимали наследника. Тот удивлённо оглядывал мир блестящими чёрными глазками. Вокруг них вились люди и благодарили в голос Господа.

Вдруг центр здания с грохотом провалился внутрь. Толпа ухнула. Через мгновение раздался новый грохот, будто выстрел из пушки, и в небо выстрелили тысячи ослепительных искр. Потом ещё и ещё. Небо прорезали разноцветные всполохи, причудливо разлетаясь в чёрном московском небе.

– Эх, видать, «ферверки» в подвале вспыхнули, – сказал какой-то перепачканный в саже мужик, снимая шапку и с шальной улыбкой глядя на расписное небо.

Победоносцев с удивлением всмотрелся в цветные точки, линии и их пересечения.

* * *

Сознание вернулось к Полю. Он посмотрел на дьявольские физиономии пожарных. Те, держа в руках сияющие рогатые каски, смотрели ему вслед.

Сердце слабо пульсировало, выталкивая кровь из образовавшегося в теле отверстия. Жизнь вместе с паром, шедшим от плоти, покидала его.

Он увидел, как что-то просачивается через дырочку в животе. Он уже знал, что это его душа. Но душа уже не была похожа на ту чёрную пузырящуюся массу, которую он видел тогда в подвале трактира. Душа повисла над ним светящимся перевёрнутым колоколом. Сквозь неё князь видел просиявшее звёздами небо, в котором парили безучастные созвездия.

– Эх, барин, в рот тебе малину, вот и свиделись! – услышал он над собой смутно знакомый голос. Но силы уже покидали его, и он не смог вспомнить, кому тот принадлежит. Сквозь пелену перед глазами он увидел лавандовый луг, залитый солнцем, и церкву, которая блестела куполами в отдалении. Пролётку потряхивало на ухабах. Не было сомнений, что она везла его в далёкое загадочное царство. Царство, в котором его ждало что-то настоящее, что-то выпуклое, что-то совсем непохожее на этот мир, который он без сожаления покидал.

Кто-то, находящийся где-то близко и одновременно бесконечно далеко, завёл грустную песню. В ней пелось о великой матери, что кормит слабых и угнетённых. Руки её укрывают сыновей от невзгод. Из слёз её материнских разливаются моря и реки. Песня была хорошая, искренняя.

И тут он увидел её.

Это была тучная нагая женщина с торчащими из-за спины золотыми крыльями. Глаза её были закрыты белой тканью, из-под повязки по щекам струились слёзы. Но Поль знал, что она видит его. И что именно ему она и улыбается. Женщина протянула к нему полные руки, обхватила за голову и притянула к себе. Князь почувствовал её тёплый запах, почувствовал, как душу его омывает благодать, как все тревоги и мысли уходят.