Электрический бал

Победоносцев посмотрел в эти глаза и понял, что, хоть и не получил расположение этого города, но получил нечто большее. Одного такого взгляда достаточно, чтобы понять, что жизнь прожита не зря.

– Не разводи слёзы, Пётр. Ты за эти дни мужчиной сделался. Запомни лучше, что я скажу тебе. Наша профессия трудна, но суть её так же чрезвычайно проста – всегда находи того, кому преступление выгодно. Во всём виновата либо корысть, либо тщеславие.

– Либо любовь, – добавил Зыбкин, обтирая щёки перчаткой.

– Совершенно точно. Корысть, тщеславие и любовь, как и её сиамский брат-близнец – ненависть. Вот что движет человеческую душу равно как к омерзительному преступлению, так и к великому подвигу.

Сад кончился, они оказались у ворот, за которыми их уже ждала пролётка.

– Вот и май кончается, Пётр, а вместе с ним и моя здесь работа.

Перед отбытием Победоносцев ещё раз проведал участок. Состав выстроился у ворот, чтобы попрощаться с ним. У многих в глазах стояли слёзы. Виктор Георгиевич обнял каждого, каждому сказал доброе слово, а кому и дал наставление. Попросил простить его за всё и вскоре отбыл.

Он ехал в сторону вокзала и с любовью рассматривал этот неказистый город. Всё же было в нём что-то, что успело покорить чопорное столичное сердце. Виктор Георгиевич радовался и придорожным попрошайкам, и тощим плешивым псам, и извечной дорожной пыли. Ничто не могло омрачить его сентиментально-радостного настроения, какое накрывает всякий раз каждого, кто навсегда покидает полюбившееся место.

Показалось здание вокзала.

Виктор Георгиевич прошёлся по перрону, у каждого прохожего замечая встревоженную физиономию. У вагона ему козырнул обер-кондуктор. Победоносцев заметил, как в уголках глаз у того скопились слёзы.

– Подскажи, мил человек, что случилось? Вокруг будто бы все сегодня несчастны.

– Как же, вы не знаете?

– Нет, – замешкался Виктор Георгиевич.

Лицо обер-кондуктора сжалось в кислую мину, он достал платок с гербом и промокнул слёзы:

– Императрица, голубка наша, Мария Александровна в ночь скончалась.

Победоносцев вроде и слышал, но так и не понял, что там сказал обер-кондуктор. В носу у него как-то неприятно защипало, и он увидел, как небо, высокое московское небо, со скоростью и свистом падает на него.

* * *

Победоносцев с любовью осмотрел стопку писем. Ни одно из которых он так никогда и не осмелился отправить. Затем смахнул слезу и кинул письма в камин. Огонь вспыхнул и жадно захрустел бумагой. Затем Победоносцев поднялся с кресла и, не оборачиваясь, покинул комнату.

Дорога до председателя заняла минут двадцать. Победоносцев с равнодушием рассматривал неказистый заснеженный город, который так и не отпустил его. Виктор Георгиевич поселился в небольшой квартирке и каждый день ощущал, как к нему приближается со всех сторон могильный хлад. В городе о нём быстро забыли. Никто не звал его на приёмы. Все старались не вспоминать произошедшие весной события. Как и огонь, который теперь пожирал его письма, город нуждался в новом топливе – в новых историях. Лишь Зыбкин изредка заглядывал к нему, жаловался на тупость личного состава, пытался увлечь Победоносцева новыми расследованиями. Но тому было всё равно.

Председатель встретил его с сияющим розовым лицом и похвалился, что на прошлый гонорар как раз купил батареи.

– Вы обещаете, что это сработает? – спросил Победоносцев, присаживаясь на обмотанный проводами стул.

– Как знать. Зависит от того, как сильно вы этого хотите.

– Вы не представляете насколько.

– Тогда приготовьтесь.

Старик ещё долго кряхтел, кружился над своей машиной, простукивал со всех сторон деревянный чан, обмотанный железными обручами, дёргал за провода, подмазывал что-то. Наконец он дёрнул за какую-то ручку, раздался щелчок, и по телу Победоносцева пошли странные волны, будто приподнимавшие его усы и одежду.

– Работает! – ликовал председатель. Белоснежная редкая причёска его колыхалась над его розовым черепом.

– Ну-с! Кого будем вызывать?

– Императрицу. Марию Александровну, – сказал Победоносцев, сквозь электрический треск.

– О! Прекрасный выбор, – сообщил старик. – Душа её ещё не успела как следует отлететь в иной мир, и шанс на то, что мы дозовёмся, гораздо выше.

Председатель вытянул руки ладонями вверх, закатил глаза и неожиданно басовитым голосом заговорил:

– О, императрица! О святая голубка Мария Александровна. Обращаемся к тебе из мира живых. Вызываем твой дух!

Некоторое время ничего не происходило. Победоносцев уже очень сильно жалел, что затеял всё это. Председатель повторил свою реплику, и вдруг в чане раздался сильный стук. Старик и Победоносцев вздрогнули.

– О императрица! Ответь, это ты?

Раздался ещё один стук, даже сильнее предыдущего. Виктор Георгиевич в неверии смотрел на деревянный чан, в котором, казалось, заточён дух умершей императрицы. Председатель тоже с удивлением смотрел на свой аппарат.

Затем стуки пошли один за другим. Они становились всё громче и чаще. Старик вскрикнул вскочил с кресла и кинулся к проводам, но было поздно, раздался треск и и яркая вспышка ослепила Победоносцева.

* * *