Электрический остров

Марина уходила, опустив голову, шагая медленно и почти неслышно, — у нее были туфли на низком каблуке, она нарочно надевала их, когда шла сюда, чтобы не обеспокоить больного стуком, если ее нако­нец пустят к нему. Вот Орленова об этом не подумала. Ее «лодочки» были на восьмисантиметровом каб­луке, и когда она шла, то слышалась дробь барабана. Дробью барабана, как известно, заглушали крики и стоны избиваемых шпицрутенами. Нет, Ма­рина правильно сделала, выгнав ее из больницы…

Она не оглянулась и не увидела прощальной улыбки Орленова. А он глядел вслед девушке и думал о том, как нелепа судьба. Вот уходит любя­щее существо, а у него нет желания утешить ее, обра­довать хотя бы улыбкой. Но улыбнуться в спину можно. Он знает то, что Чередниченко так тщательно скрывает. Ничего, девушка, ты еще получишь с из­бытком свое счастье, оно тебя не минует…

Потом он перестал думать о ней. Им овладели другие мысли и заботы.

Горностаев получит телеграмму сегодня же. За­втра он может приехать или не приедет совсем. Если он до сих пор убежден, что вся борьба Орленова только следствие личной неприязни к Улыбышеву, то он с присущей ему прямотой слова откажется от уча­стия в ней. Тогда придется ждать или искать другие пути, например еще раз написать Далматову. Это была тоже ценная мысль. Андрей закрыл глаза и начал сочинять письмо. И тут же заснул.

Под вечер он проснулся с чудным ощущением здоровья, которое наконец пришло в его тело. Он был еще слишком слаб, чтобы сделать попытку встать или хотя бы сесть, но тем не менее чувствовал, как здо­ровье вливается в каждый мускул, словно оно — хмель. Первый раз у него был настоящий целебный сон. Ему захотелось на траву, на землю, как будто земля, если лечь и растянуться, могла влить в него еще больше здоровых соков и сил. Но об этом пока нечего было и думать!

Андрей попросил бумагу, карандаш и принялся со­чинять письмо в обком. Это оказалось совсем не трудно. Он-то боялся, что долгая болезнь истощила его мозг, но этого не произошло! И прекрасно! Надо только найти самые убедительные слова…

На вечернем обходе врач попытался было отнять у него карандаш и бумагу, но больной взглянул на него так выразительно, что тот только проворчал в адрес ассистента:

— Их и не поймешь, наших больных! Вместо ле­карств их вылечивает работа. Пусть пишет…

Потом прошло два дня в тревожном ожидании. Марина приходила, но он ждал не ее. И даже не Нину. И когда утром на третий день в дверях появи­лась сутулая фигура Горностаева, когда его рыжие усы, смешно покачиваясь на каждом шагу, словно ки­вая ожидающему Орленову, приблизились к лицу больного, Андрей с неожиданной силой приподнялся на постели.

— Наконец-то!

— Да, да, — ворчливо сказорностаев. — Но не думайте, что я стану вам помогать! Наоборот, я пришел вас разочаровать! Трактор работает! Улыбы­шев улетел в Москву со всеми материалами!

— А я и не думал, что трактор не будет рабо­тать! — засмеялся Орленов. — Но нужно, чтобы он работал лучше!

— Ну, уж так сказать можно о любой машине! — с неудовольствием заявил Горностаев.

— Нет! Вы ошибаетесь! — живо возразил Орле­нов. Теперь он забыл о том, что болен, но, попытав­шись повернуться, чтобы вытащить из столика свое письмо в обком, застонал от ощущения слабости.

Горностаев помог ему приподняться. Затем, полу­чив рассыпающиеся листки и уложив больного по­удобнее, секретарь парторганизации вытащил из кар­мана очки и принялся читать, изредка что-то ворча, вроде: «Гм!», «Хм!», «Вон вы как!»

— И что же из этого следует? — строго спросил он, окончив чтение.

— Вы же были на испытаниях! — возбужденно заговорил Орленов. — Вы сами видели тракторы в работе. Лучше ли они обычных тепловых?

— Я так вопрос не рассматривал!

— А как же его можно рассматривать? Увидев деревянный велосипед, вы улыбнетесь, а когда уви­дели деревянный трактор, пришли в восторг?

— В восторг я не прихожу, но отдать должное но­вой машине могу, — проворчал Горностаев.

— Вот я и хочу, чтобы мы отдали ей должное…

Потише, потише! — остановил его Горностаев.

Орленов опять забыл, что он болен. Лицо его по­краснело от возбуждения, удары сердца глухо отдава­лись в висках.

Заметив, что ему хуже, гость поднялся и сказал:

— Дайте-ка мне ваши заметки, я над ними еще подумаю. Только предупреждаю: пока вы не встанете, я не позволю вам заниматься этим делом.

— Значит, все зависит от меня? — не выдержал Орленов.

— А от кого же еще? — Горностаев покачал голо­вой: — А и упрямый же вы человек! Не человек, а гео­метрическая фигура, и вся из одних острых углов! Предел мечтаний Лобачевского! Ведь Улыбышев-то уже победил! А вы тут лежите пластом и все еще придумываете, как его сбить с ног.

Итак, все по-прежнему зависело от Андрея!

Он вытянулся поудобнее — как надоело лежать! — и попытался представить будущее. Оно было засло­нено белыми стенами палаты, решеткой кроватной спинки, фигурой нянечки, которая немедленно воз­никла перед ним, едва он попытался двинуться. Там, за стенами, такой нянечки не будет, значит он должен прежде всего выздороветь!