Вот когда Орленову захотелось подумать о том, что же в сущности произошло. Беседа с молодым человеком давала пищу для ума! Но увы! Ум Орленова был еще таким усталым, что Андрей даже обрадовался, когда на пороге появилась Марина…
Неужели она тоже ежедневно сидела в приемной больницы? Не от нее ли те цветы, что расставлены по всей палате? В руках у нее такие же. А где же Нина? Или она больше не хочет видеть его?
Воспоминание о Нине имело силу молнии. Опять все его существо содрогнулось, как будто он снова умирал. Но он нашел в себе силы удержать жизнь и даже слабо улыбнулся посетительнице.
— Здравствуйте, Марина.
Она приблизилась робко и смущенно, присела на край стула, цветы отдать побоялась, — может быть, она думала, что у Андрея парализованы руки? — и положила их на столик у кровати. Он попросил:
— Дайте их мне. Надеюсь, они не наэлектризованы.
Вернувшаяся к нему способность шутить несколько оживила ее. Она передала цветы, тихонько охнув, когда увидела его черные, словно обожженные руки, уселась поудобнее.
Андрей, перебирая пальцами цветы, словно лаская их, потребовал:
— Ну, выстреливайте все новости! Можете бить, как из пулемета. На ваших глазах я превращаюсь в журнал «Хочу все знать!» Ба! Вы слишком молоды, чтобы помнить о таком журнале! Но ничего, ничего, стреляйте!
Он шутил, а у нее в глазах стояли слезы. Она и сама не знала, чего ждала от этого свидания. Не слов же о любви? Или ей перестал нравиться его спокойный характер? Вот так же шутил он, наверное, под настоящим огнем, когда был на фронте. Он не сумел пошутить только однажды, когда узнал, что от него ушла жена…
— Прибор сдан, — без воодушевления сказала она. — Сейчас я заканчиваю работу над избирательным реле — помните, вы говорили о таком?.. Испытание прибора проходит успешно. — она говорила так, словно делала отчет на Ученом совете.
— Побольше воодушевления, Марина Николаевна! — сказал Андрей. — Где проходят испытания?
— В колхозе «Звезда» на Левобережье…
— Позвольте, позвольте, я не знал, что там есть своя электростанция…
— Нет, тракторы работают от государственной сети…
— Тракторы?
Она сжала губы. Он же не знал еще, что Улыбышев испытывает свои машины.
Он взглянул на нее, улыбка чуть тронула его лицо.
— Так, так. Значит, он добился своего?
— Да.
Ни он, ни она не хотели называть Улыбышева. Орленов помолчал, уставив глаза в потолок, и спросил: — А Пустошка?
— Еще бы, — проворчал он, — много было бы пользы, если бы он взглянул на меня в таком состоянии.— Потом он вдруг рассердился: — Ну, а вы? Вы-то что же?
— Что я?
— Почему вы не поехали туда? Откуда я знаю, как они проводят эти испытания? Может быть, там плюсуют два и три, а получают сто гектаров? Вы должны были добиться командировки! Как-никак, а там испытывают и наши приборы!
Вот когда она могла бы радоваться тому, что так правильно в конце концов поняла свою задачу, если бы только могла радоваться чему-нибудь еще, кроме того, что видела его живым! Но все-таки маленькая гордость шевельнулась в ее душе, когда она сказала:
— Мне не дали командировки, но Марков там, и я написала ему, чтобы он проверил все показатели. Ваш вопросник у него…
— Мой вопросник?
Он смотрел на нее с таким удивлением, словно не узнавал. И в этом удивлении для нее было больше радости, чем в любой похвале. Потом он отвел глаза и спросил:
— Где вы его взяли?
— В ваших бумагах.
— Значит, меня уже похоронили?
— Они не знали об этих бумагах… — осторожно сказала она.
— Как же вы додумались?
Ей стыдно было признаться, что она только недавно додумалась до этого, и она промолчала. Тогда Андрей мягко, куда мягче, чем за все время их знакомства, поблагодарил:
— Спасибо. Давно начались испытания?
— Они уже заканчиваются. Улыбышев собирается в Москву.
— Торопится! — презрительно заметил Орленов.
Марина боялась взглянуть на него. Ей показалось, что голос его ослаб, вот-вот он замолчит совсем. Подняв глаза, которые виновато прятала, она заметила, что Орленов и в самом деле ослаб. Но смотрел он упрямо, думая о чем-то своем. Потом переложил цветы в левую руку, правую с трудом протянул Марине:
— Идите. Спасибо, что навестили.
— Я зайду завтра… — нерешительно сказала она. — Можно?
— Пожалуйста. Дайте телеграмму Горностаеву, что я хочу его видеть. А когда приедет Марков, попросите его зайти ко мне.
— Хорошо.
Свидание кончалось. Больше не о чем было говорить. Он принял ее верную дружбу как помощь товарища, и только. А что еще нужно ей? Ах, того, что ей нужно, она не дождется. Но разве мало он дал ей одним благодарным взглядом! Она не осмелилась ни поцеловать его, ни прижать его руку к своему лицу, как ей думалось в тоскливые вечера, когда он был вне бытия. Тогда, в мечтах, она была смелее!