Электрический остров

Как всякий самоуверенный и вдруг впавший в со­мнение человек, Иван Спиридонович прежде всего разозлился на того, кто его в это сомнение вверг. Если бы Орленов был рядом, старик, вероятно, испе­пелил бы его одним взглядом. Но Орленов находился в больнице. «Ну и поделом ему, так ему и надо!» — ворчал этот вообще-то мирный и тихий человек в ад­рес больного, что уже само по себе означало высший градус накаливания. Потом с испытаний вернулся Марков. «Тоже мне еще цаца!» — ехидно усмехнулся старик, когда бывший покорный ученик пришел с отче­том о своей командировке. Затем приехал Горно­стаев. «Прискакал как на пожар!» — неприязненно подумал Иван Спиридонович, узнав, что Константин Дмитриевич приехал для встречи с Орленовым, полу­чив от того телеграмму. Самого Подшивалова от ис­пытаний освободили. Раньше он был этому рад, так как предполагалось, что группа испытателей пробу­дет в районе работ не меньше месяца, а у Ивана Спиридоновича и своих забот было предостаточно, да Улыбышев еще взвалил на него временное руко­водство филиалом. Теперь же Иван Спиридонович говорил про себя: не «освободили от испытаний», а «отстранили»! Как известно, это совсем разные поня­тия, и для Подшивалова, очень точно разбиравше­гося в тонкостях языка, разница была весьма суще­ственной.

В первый день испытаний, — теперь Подшивалов говорил про себя: «в парадный день», — Улыбышев все же сам привез Ивана Спиридоновича в колхоз в своей машине. Зрелище было внушительным! Огром­ные тракторы, как степные корабли, — выражение тогдашнего Подшивалова, — мерно двигались к гори­зонту. Но Улыбышев и Подшивалов приехали уже к вечеру, а утром Подшивалов должен был начать свое заместительство, так как Райчилина назначили председателем комиссии… Поразила его, правда, слишком густая сеть силовых линий в поле. Он еще спросил Улыбышева, не слишком ли дорого стоят эти линии и пойдут ли колхозники на значительные за­траты по их установке? Улыбышев ответил, что ли­нии прокладывали МТС и филиал на паритетных на­чалах и что предварительные вычисления показы­вают полную рентабельность работ электрического трактора. Этого Подшивалову показалось вполне до­статочно, но теперешний Подшивалов, сердясь на себя и чертыхаясь, снова и снова вспоминал, что вел себя в тот день, как зритель в цирке: смотрел на фо­кусника и не обратил внимания на его руки.

Теперь спросить о сомнениях было не у кого.Улы­бышев уехал в Москву с материалами испытаний, а обращаться к Маркову — значило показать, что ты начал сомневаться, к Горностаеву — заставить сомне­ваться того. Иван Спиридонович не слепой, он видел, что Горностаев «прискакал как на пожар» уже встре­воженный, как будто и на самом деле почуял запах дыма.

А тут еще позвонили с завода: сначала этот проклятый Пустошка — ему, видите ли, хочется ознако­миться с материалами испытаний! Как будто сапо­жник, у которого заказывают сапоги, обязан осве­домляться — не жмут ли они ногу! А потом позвонил сам директор, да таким жалобным голосом, будто и у него в доме пожар. Оказывается, партийная орга­низация завода ставит вопрос о качестве новой ма­шины, и товарищ Возницын очень интересуется, не может ли кто-нибудь из работников филиала сделать доклад об испытаниях электротракторов?

— Да что у меня, пожарная команда, что ли, от­станьте от меня! — рассердился Иван Спиридонович и накричал на Возницына, чего никогда еще не бы­вало. Поругать своих можно, они сор из избы не вы­несут, а уж если дело дошло до того, что заместитель директора, пусть и временный, вопит в трубку: «От­станьте от меня!» — значит, и у него в избе дымом пахнет. Вот что это значит, если разобраться!

В тот именно миг, когда Иван Спиридонович по­думал так, он понял, что уйти от сомнений теперь никуда уже не сможет. В филиале произошло что-то неладное, а он, Иван Спиридонович Подшивалов, один из самых старых работников, оказался растя­пой, просмотрел что-то, не увидел, не обратил вни­мания.

Он сидел в кабинете Улыбышева, мрачный, насу­пившийся, думая одну и ту же думу, когда и как успел превратиться из ученого, каким себя всегда считал, в бюрократа, каким неожиданно себя почув­ствовал. Не с того ли самого времени, когда к руко­водству пришел Улыбышев и сказал, что нам, работ­никам филиала, нет дела до других, как и им не должно быть дела до нас. И Иван Спиридонович на­шел, что это очень простое решение вопроса, что дей­ствительно только мы, работники филиала, и понима­ем, что значит настоящая наука, а что другие, те, за пределами острова, думают, — неинтересно! Это была приятная философия, которая оправдывала что угод­но: медлительность, неудачи, безделье. Но разве мог Подшивалов быть неудачником или бездельником? Так кому же нужна была такая философия?