Электрический остров

Внезапно из приемной послышался необычный шум, точно там случилось несчастье. Кто-то вскрик­нул, кто-то что-то уронил, раздались испуганные го­лоса. Подшивалов сердито прошел к двери, чтобы напомнить: тут не кабак, можно и потише! Распустились! За начальника не признают! Эти слова нужны были ему хотя бы для того, чтобы время от времени убеждать самого себя, что ничего, собственно, не случилось.

Он распахнул дверь и замер, еле удержавшись от искушения спрятаться за косяк, чтобы его не уви­дели. В приемной стояло… привидение!

И это все-таки был Орленов. Да, человек с чер­ным, словно обгоревшим лицом, с черными, обож­женными руками, с неестественно блестящими гла­зами, слабый, держащийся, чтобы не упасть, за спин­ку стула, был Орленов, хотя все чувства отказыва­лись верить увиденному.

Иван Спиридонович совладал со своим волне­нием, чего не смогла сделать Шурочка Муратова, занявшая временно пост секретаря, и пошел навстре­чу полуреальному гостю с протянутой рукой. И, не­сколько освоившись, заметил сопровождавших Орле­нова Горностаева и Марину Николаевну Чередни­ченко. Сделав широкий жест рукой, он пригласил всех в кабинет, закрывая двери перед самым носом Шурочки. Не хватало еще, чтобы эта пигалица стала свидетельницей того, как привидение призовет его к ответу! Вон уже слышно, как она названивает по те­лефону, наверно вызывает Маркова, чтобы сказать: «Иди скорее, Подшивалова судят!» А кто его судит? Орленов, что ли? Его собственная совесть судит, а такой суд не признает ни свидетелей, ни зрителей.

— Эк вас покорежило, молодой человек! — ска­зал Иван Спиридонович и покачал головой. — Будете знать, что с молниями шутки плохи!

Чередниченко укоризненно подняла глаза, и ста­рик закашлялся, подумав, что молния-то, оказывает­ся, опалила рикошетом даже эту гордую красавицу. Она выглядит ничуть не лучше Орленова, разве что цвета разные: тот чересчур черный, эта слишком белая.

— Собираетесь уже приступить к работе? — снова заговорил Подшивалов.

— Да, — каким-то не своим голосом ответил Ор­ленов.— Только я хотел попросить вашего разреше­ния сначала съездить в район испытаний. — Значит, продолжаете сражаться? — недруже­любно сказал Подшивалов и удивился, откуда опять взялось у него это недружелюбие? «Нет, Иван, тебя обязательно надо засудить! Ведь ты и сам хотел по­копаться в этой истории. А кто же, как не Орленов, может рассмотреть ее во всей наготе? А ты уже го­тов ершиться, как будто и не было у тебя припадка совестливости». Он вздохнул и сказал более миролю­биво:— Я, конечно, не против. Тем более — там и ваша доля вложена. Как ты думаешь, Константин Дмитриевич?

Горностаев вытянулся, словно ему трудно было вытолкнуть застревавшие в горле слова.

— Пусть едет. Все равно придется наконец обсу­дить это дело на партбюро. Марков подал заявление, с завода пишут, теперь еще и колхозники вмешались, у них тоже есть какие-то претензии. Да и мы сами собирались поговорить, вот только несчастный слу­чай помешал.

«Э, брат, тебе тоже не легче!» — со злой иронией подумал Подшивалов, глядя на приятеля.

Конечно же, Горностаев испытывал то самое, что и Иван Спиридонович. Столько времени они защи­щали Улыбышева от всякой критики, ан нет, она таки прорвала все плотины. «Ну, как бы это поло­водье не унесло и нас всех! А впрочем, было бы по­делом!»— уже совсем сердито закончил он свои раз­мышления и сухо сказал:

— Что ж, поезжайте. — Он взглянул в умоляю­щие глаза Чередниченко и более мягко добавил: — Вот и Марина Николаевна пусть съездит, ей тоже не вредно будет посмотреть.

Девушка благодарно склонила голову, а он поду­мал, что не пожелал бы таких инспекторов на свои новинки. «Вдвоем-то они всю землю перевернут, но доберутся до истины! Ох, ох, вот и кончилась улыбышевская система замков и заборов!»

Но, странное дело, теперь, когда Подшивалов и сам помогал ломать эти замки и заборы, ему стало легче. Уже другим тоном, деловито спокойным, он начал обсуждать детали поездки. Ехать лучше поездом, прошлый раз он ездил с Улыбышевым на ма­шине и проклял поездочку, всю дорогу укачивало. А Андрей Игнатьевич еще слаб, вообще, может быть, лучше было бы подождать несколько деньков.

— Мы поедем завтра, — отрезал Орленов.

И Подшивалов, подписывая командировки, поду­мал: этого человека остановить невозможно, как не­возможно остановить лавину. Ему стало не по себе, ведь лавина-то падает на филиал, однако он не стал ставить подпорки, достаточно ставил их Улыбышев, подпорками тут ничего не поправишь! — и подал бу­маги Орленову. Орленов встал, протянул руку и вы­шел из кабинета, как будто торопился на станцию за билетами. Чередниченко кинулась за ним.

— Вот и кончилась наша спокойная жизнь! — со вздохом сказал Подшивалов, когда захлопнулась дверь.

— Ее давно надо было прикончить! — жестко от­ветил Горностаев. — Это ведь мы обкладывали Улы­бышева ватой. А прислушались бы раньше к Орле­нову, все было бы проще. Но ты не бойся, Орле­нов — человек принципиальный, он факты подтасо­вывать не станет. И если там есть что похвалить, так похвалит!