– Вы сказали, что больше не едите мяса «по понятным причинам».
– Верно. – Бруно перестал жевать и обвел взглядом стол. – О, так вы… не знаете?
– Чего не знаем? – спросила Нико.
Бруно откинулся на спинку стула и, довольный, словно бы смакуя момент, медленно потер ладони.
– Ну что ж, ладно, начнем вот с чего: вы знали, что акулы чуют кровь в воде за сотни метров? Даже малую каплю, когда соотношение крови к воде – один на миллион. Примерно, – он взял в руки стакан и пролил пару капель воды на пол, – когда ее вот столько на такую вот комнату. Живучие твари, эти акулы. Хотя с мухами им не сравниться.
– Вряд ли акулу можно сбить со следа корицей, – ответила Нико.
– Корица вообще не помогает. – Кит немного сполз со стула. До сих пор он умудрялся не проронить за столом ни слова. – Мухи унесли наших друзей, хотя все кругом было обсыпано корицей.
Бруно отпил немного воды.
– Совсем напротив, мелкий. Корица вполне эффективна против небольших роев. Против крупных – не очень-то. Меня, конечно, с вами тогда не было, ребятки, но вы наверняка забили какое-нибудь животное. Пролили уйму крови, так?
– Готовили дикую индейку, – пробормотал Леннон.
Бруно кивнул.
– Мы, Рейнеры, не больно-то теориям доверяем. Мы верим в Бога и самих себя, а все, что кроме этой веры, – фантазии. Но что, если я скажу, что знаю мух, понимаю, что их провоцирует, как ими управлять, как они действуют…
Он встал, подошел к небольшому чулану за висящим на стене факелом, достал из кармана ключ и отпер дверцу.
Первым делом они услышали мух: небольшой рой, образчик, который, однако, нельзя было спутать ни с чем другим. Из чулана Бруно извлек черенок от метлы. К одному его концу щедрым отрезом скотча был примотан прозрачный полиэтиленовый пакет. Пакет жил, раздуваясь и сжимаясь, ширясь и сужаясь, яростно мечась из стороны в сторону.
– Бояться не надо, – сказал Бруно, разглядывая его, точно любимого питомца. – Я много времени провел с этим маленьким дельцем – и с многими до него, – изучал его, познавал. Еще месяц-другой, и они уже не будут умещаться в пакете. А пока вам ничего не грозит.
Лес за церковью кишел незримыми созданиями, ночными существами, ветрами ранней зимы и треском веток – это древесные братья и сестры тянулись друг к другу. Слышны были их утешения: «Мы тут, ты не одна». Нико будто видела свое место среди них, они будто звали ее домой.
Надо было убираться отсюда.
– Когда на планете заправляли мы, то ездили куда угодно и, черт возьми, когда угодно, даже без веского повода. – Глаза Бруно расширились. – Теперь этим правом наслаждаются мухи. Можно встретить гигантский рой, что летит куда-то без цели, а можно не видеть его неделями. А окажешься где-нибудь не к месту и не ко времени, и все, ты труп. Однако можно свои шансы повысить. Мухи, как и акулы, летят на кровь. Один только запах сводит их с ума. Можно испытать удачу и охотиться на мелких животных. Можно целыми днями охотиться и не встретить рой, но хватит и одной встречи с ним. Так что нет, больше мы тут с мясом не связываемся. Больше, чем надо, мы, черт возьми, крови не льем.
Очень осторожно, словно обращаясь с некой церковной реликвией, Бруно вернул метлу в чулан. Нико готова была поклясться, что он еле слышно произнес «аминь». Глядя, как Бруно запирает дверцу на висячий замок, она поняла, что на тот же замок заперта крышка подвального люка в углу. И тогда доносящееся из катакомб низкое гудение представилось ей в новых, пугающих красках.
Если бы кому случилось пролезть в подвал Сельского Дома и чиркнуть там спичкой и оглядеться, он увидел бы, что корни дома глубоко уходят в пересечение науки и веры.
– Я не то чтобы совсем не верю в Бога, – однажды ночью сказал папа. – Просто эта теория не подтверждена никаким эмпирическим опытом.
Нико ясно все помнила. Это был День доставки. Они взяли четыре запаянных пакетика макарон с чили и бухнули их содержимое в вареную кукурузу, добавив еще пакетик какой-то приправы тако. Сама же Нико считала так: нужно эмпирическое подтверждение существования Бога – загляни в тарелку.
– Ну ладно, два момента. Во-первых, – мама сделала паузу (тогда как папа изрекал всякое слово, пришедшее на ум, спокойно просеивая и упорядочивая их потом, мама тщательно подбирала слова сообразно цели и скрупулезно строила фразы), – если бы имелось эмпирическое подтверждение существованию Бога, это уже была бы не вера. Я вижу Его в звездном небе. В снеге и дожде, в книгах из нашей библиотеки. Я вижу Бога в Нико. В том, что мы выжили.
Эта беседа напоминала очень толстую книгу, дочитать которую родители никак не могли, а лишь, устав, загибали в ней уголки страниц. Она редко когда походила на спор: чем дольше папа с мамой обсуждали тему Бога, тем шире становились их улыбки. Они говорили спокойным тоном, с любовью и заботой – порой даже чрезмерной, как казалось Нико. Мама говорила о Боге, папа – о науке, в их глазах зарождался голодный огонь, а в животе у Нико – тошнота.
Ее родители были единственными в мире людьми, в которых обсуждение существования Бога высекало искру романтики.