Читаем Электророман Андрея Платонова. Опыт реконструкции полностью

Реалистический герой Электроромана может быть опознан как автобиографический герой, который через превращения сказочного героя приходит к себе, конституируя свое субъективное Я в литературном письме.

Сказочный герой при этом управляет архивом повествовательно-технических приемов, отложений и пережитков генезиса платоновского стиля, который десять лет направляет поиск Электроромана, нащупывая его основные сюжеты, мотивы и метафоры. Временные слои рождения Электроромана уплотняются вокруг соответствующих электропоэтических метафор, в которых закодирована повествовательно-техническая функциональность нарративных сегментов.

Исходя из дискурсивного изобретения самого себя и открытия темы периферийной электрификации, Платонов сначала определил дискурсивно-риторическое ядро Электроромана в жанре проповеди («Слово о законе и благодати»). Дмитрий Лихачев описывает историю развития реалистического повествования как поступательный процесс, который вводится статической морально-идеологической схемой средневековой литературы, а затем разлагается центробежными силами народного языка и обогащается повествовательными модусами психически-эмоциональных процессов[986]. Прогрессирующая аккумуляция нарративных и стилистических средств выражения обеспечивается в этом долгом процессе становления реализма «художественно-познавательными открытиями», присущими динамике литературного письма. Электророман отражает закономерности этого литературно-исторического развития на микроуровне стилистического генезиса отдельно взятого автора. Соответствующие техногенные метафоры представляют собой мотор «художественно-познавательных открытий».

В теме электрификации в свернутом виде присутствуют как мировоззренческий конфликт ранней платоновской публицистики («пол vs. сознание»), так и дискурс космократической утопии. В инженере Электроне Платонов наметил тип героя Электроромана, причем мировоззренческий конфликт в стилеобразующем жанре притчи превращается в повествовательно-техническое и медийно-семантическое соперничество между носителем действия и повествователем (Пережитком). Через это соперничество могут вводиться различного рода парадоксы, оппозиции и конкурирующие модели самоописания культуры.

Эта сюжетная пружина монтируется в экспериментальном повествовательном аппарате фотоэлектромагнитного резонатора-трансформатора, который в различных констелляциях речи рассказчика и персонажей высвечивает смысловой потенциал дискурса просвещения и концентрируется в электропоэтическом символе искупления и веры. Связанный с этим комплекс идей автономного, экологически чистого и децентрализованного снабжения энергией по сей день не утратил своей социальной и антропологической релевантности. В этом смысле Платонов оказывается идейным первопроходцем «глокализации» – перспекивы, которая не столько видит в глобализации уничтожение локальных общественных и культурных форм, сколько намечает в ней возможности управления локальными процессами.

С этой интерактивной процессуальностью связано и развертывание электросказа внутри платоновской электропоэтики, которая в лихачевской модели соответствует процессу интеграции народных повествовательных и речевых жанров. Электросказ обеспечивает нарративную текучесть и динамику статически-дискурсивной модели научного описания мира. Электросказ привносит живую устную речь, усиливая тем самым центробежные силы романного слова.

Следующим художественно-познавательным открытием Платонова на пути к Электророману был Эфирный тракт, вплетение дискурсивных, притчевых сюжетных линий его электропоэтики в строгие нарративные шаблоны развития действия, характерные для фантастики и рассказа основания. Тем самым Платонов двигался к жанровым традициям романа воспитания, который должен был лечь в основу Электророманa. Эксперимент, правда, вышел из-под авторского контроля. В точке переплетения автобиографических способов письма и повествовательных модусов романа воспитания возник роман институций, чье значение стимулировалось медийно-семантической динамикой повествовательно-технических пережитков.

Тогда в структуру Электророманa были введены – через метафоры охладительной техники и насоса – нарративные механизмы регулирования, которые в функции техники управления могли помочь нейтрализовать и канализировать центробежные энергии повествовательно-технических пережитков. Рассказчик и герой Электророманa остается все тем же проповедником периферийной электрификации, но с новым арсеналом художественных приемов, которые позволяют в укрепившемся жанре романа воспитания реабилитировать электропоэтику и привязать ее к эстетическому воспитанию чувств. Лабильная эмоциональность свойственна всем платоновским героям периода реконструкции Электророманa. Крашенина, Вермо, Щеглов и Душин – все они в принципе хотят лишь одного: преодолеть пропасть между любовью к ближнему и любовью к дальнему, между сердцем и головой, между полом и сознанием.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дальний остров
Дальний остров

Джонатан Франзен — популярный американский писатель, автор многочисленных книг и эссе. Его роман «Поправки» (2001) имел невероятный успех и завоевал национальную литературную премию «National Book Award» и награду «James Tait Black Memorial Prize». В 2002 году Франзен номинировался на Пулитцеровскую премию. Второй бестселлер Франзена «Свобода» (2011) критики почти единогласно провозгласили первым большим романом XXI века, достойным ответом литературы на вызов 11 сентября и возвращением надежды на то, что жанр романа не умер. Значительное место в творчестве писателя занимают также эссе и мемуары. В книге «Дальний остров» представлены очерки, опубликованные Франзеном в период 2002–2011 гг. Эти тексты — своего рода апология чтения, размышления автора о месте литературы среди ценностей современного общества, а также яркие воспоминания детства и юности.

Джонатан Франзен

Публицистика / Критика / Документальное
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное