Элементарные частицы

Рекламные кампании настолько сфокусированы на привлечении молодежного сегмента рынка, что зачастую ошибочно выбирают стратегии, в которых снисходительность усугубляется карикатурностью и насмешкой. Чтобы компенсировать столь характерную для нашего общества неспособность услышать собеседника, необходимо, чтобы каждый сотрудник отдела продаж стал нашим “послом” в мире пожилых людей.

Коринн Меги, Истинное лицо пенсионеров

Возможно, именно так все и должно было закончиться, возможно, не существовало иного пути, иного выхода. Возможно, следовало распутать то, что переплелось, довести до ума начатое. Итак, Мишелю предстояло отправиться в городок под названием Саорж, расположенный на 44° северной широты и 7°зо' восточной долготы, на высоте чуть более 500 метров над уровнем моря. В Ницце он остановился в отеле “Виндзор”, не самом роскошном, с довольно противной атмосферой, один из номеров там оформлен весьма посредственным художником Филиппом Перреном. На следующее утро он сел в поезд Ницца – Танд, знаменитый тем, что он проезжает по живописнейшим местам. Поезд миновал северные пригороды Ниццы с их социальными жилыми комплексами для арабов, рекламными плакатами розового Минителя и шестьюдесятью процентами населения, голосующими за Национальный фронт. За станцией Пейон-Сент-Текль они въехали в туннель; когда поезд вынырнул из него в ослепительный свет, Джерзински увидел на вершине скалы, справа по ходу, фантастические очертания деревни Пейон. Теперь они проезжали через окрестности Ниццы; чтобы полюбоваться местными красотами, люди приезжают из Чикаго и Денвера. Следом начались ущелья Ройя. Джерзински сошел на станции Фантон-Саорж; вещей он с собой не взял; был конец мая; он сошел на станции Фантон-Саорж и прошагал пешком минут тридцать. На полпути ему попался туннель; автомобильного движения тут не было.

Если верить путеводителю “Гид дю Рутар”, который он купил в аэропорту Орли, в деревне Саорж, нависающей над долиной с головокружительного склона, с ее высокими домами, громоздящимися друг над другом до самой вершины, чувствуется “что-то тибетское”; ну, допустим. Во всяком случае, именно сюда приехала умирать его мать Жанин, переименовавшая себя в Джейн, последние пять лет она жила в Гоа, в западной части полуострова Индостан.

– Все же она решила здесь поселиться и подыхать явно не собиралась, – поправил его Брюно. – Похоже, старая блядь приняла ислам – типа через суфийский мистицизм, какая-то такая хрень. Поселилась с кучкой хипарей в заброшенном доме на окраине деревни. Может, о них больше и не пишут в газетах, но это еще не значит, что хипари и прочие волосатики перевелись. Напротив, их становится все больше, а в условиях безработицы и подавно, я бы даже сказал, что они кишмя кишат. Я тут провел небольшое расследование. – Он понизил голос. – Фокус в том, что они именуют себя новыми селянами, а на самом деле плюют в потолок, получая минимальное социальное пособие и левые дотации на горное земледелие.

Он покачал головой с хитрым видом, залпом осушил свой стакан и заказал еще выпить. Они договорились встретиться в единственном местном кафе “У Жилу”. В этом заведении, увешанном скабрезными открытками, фотками форели в рамках и плакатами здешнего петанк-клуба “Саоржский шар” (в комитет управления клуба входит аж четырнадцать человек), царила старая добрая атмосфера “Охота – Рыбалка – Природа – Традиция” – это вам не неовудстокские штучки, которые так ругал Брюно. Он осторожно вынул из папки листовку, озаглавленную “Руки прочь от бригасских овец!”.

– Я ее ночью напечатал. – сказал он вкрадчиво. – Вчера вечером я разговорился с фермерами. Они еле сводят концы с концами и жутко злятся, их овец просто-напросто истребляют. А все из-за экологов и национального парка Меркантур. Туда снова запустили волков, целые полчища. А волки жрут овец! – Брюно внезапно повысил голос и разрыдался.

Он сообщил Мишелю, что вернулся в психиатрическую клинику в Веррьер-ле-Бюиссоне, причем “вероятно, навсегда”. Видимо, они его выпустили по такому случаю.

– Значит, мать умирает… – вклинился Мишель, пытаясь перейти к делу.