– А я про что! В Кап-д'Агде та же фигня, дюны там, судя по всему, закрыли для посещения. На них надавило “Общество защиты побережья”, в котором заправляют экологи. Люди же не делали ничего плохого, трахались себе спокойно, но, похоже, крачки выразили недовольство. Крачки – это птички. В задницу птичек! – Брюно оживился. – Они хотят запретить нам устраивать групповуху и есть овечий сыр, вот кто настоящие нацисты. А социалисты с ними заодно. Они против овец, потому что овцы – правые, а волки – левые, но волки похожи на немецких овчарок, а они уж точно ультраправые. Кому прикажешь верить? – Он мрачно покачал головой. – В каком отеле ты остановился в Ницце? – неожиданно спросил он.
– В “Виндзоре”.
– Почему в “Виндзоре”? – Брюно снова занервничал. – Ты что, теперь падок на роскошь? Что на тебя нашло? Лично я, – он выпаливал эти фразы с растущей горячностью, – храню верность “Меркюрам”! Ты хоть потрудился справки навести? Знаешь ли ты, что “Меркюр – Бухта ангелов” предоставляет сезонную систему скидок? В межсезонье номер стоит 330 франков! По цене двух звезд! С нормальным трехзвездочным комфортом, видом на Английскую набережную и круглосуточным
– А вот и он, наш Мудон! – сказал Брюно совершенно другим, бодрым тоном, указывая на молодого человека, входящего в кафе. Выглядел он года на двадцать два. На нем была военная куртка и футболка “Гринпис”, смуглое лицо обрамляли черные волосы, заплетенные в тонкие косички, – словом, модный
Тот молча кивнул, решив почему-то не поддаваться на провокации.
Дорога пересекала деревню и полого поднималась по склону горы в сторону Италии. Спустившись с высокого холма, они выехали в широкую долину, окаймленную лесами, до границы оставалось всего десять километров. На востоке виднелись заснеженные вершины. Совершенно безлюдный пейзаж казался необъятным и безмятежным.
– Доктор снова заходил, – пояснил Черный Хиппи. – Она не транспортабельна, и в любом случае сделать уже ничего нельзя. Таков закон природы… – с серьезным видом заключил он.
– Нет, ты слышал? – издевательски заржал Брюно. – Вот же придурок! У них одна “природа” на уме. Она больна, и они ждут не дождутся, когда она сдохнет, как зверь в норе. Это моя мать, Мудон! – величественно объявил он. – Ты только посмотри на его
– Тут очень красивые пейзажи. – рассеянно отозвался Мишель.
Дом из грубого тесаного камня, крытый плитняком, был просторный и низкий; неподалеку тек ручей. Прежде чем войти внутрь, Мишель достал из кармана фотоаппарат
Не считая Черного Хиппи, в большой комнате сидели какое-то невнятное блондинистое существо, явно голландского происхождения, вязавшее пончо у камина, и другой хиппи постарше, с длинными седыми волосами, седой бородкой и тонким лицом интеллигентного козла.
– Она тут… – сказал Черный Хиппи, отдернул прибитый к стене кусок ткани и провел их в соседнюю комнату.
Мишель с неподдельным интересом взглянул на человеческую особь с землистым лицом, лежащую ничком на кровати. Особь смотрела, как они входят в комнату. Вообще-то он видит свою мать во второй и, судя по всему, в последний раз в жизни. Его поразила ее крайняя худоба, выступающие скулы, деформированные руки. Кожа у нее потемнела, она еле дышала, ей явно недолго осталось; но над крючковатым, как ему показалось, носом сверкали в полумраке огромные белые глаза. Он осторожно подошел к распростертому телу.
– Не заморачивайся, – сказал Брюно, – она уже не разговаривает.