Елена Феррари

Знал ли Ганецкий Елену Феррари? Знал. Они могли встречаться еще в Риме, когда она служила в резидентуре, а он приезжал по своим финансовым делам в полпредство СССР. Вряд ли она имела отношение к его связям с писателем — иначе не писала бы Горькому сама, безнадежно дожидаясь ответа, да и не нужна она была ни тому, ни другому. Зато доверенным человеком Якова Станиславовича в Германии и Италии являлся Карл Петермайер — тот самый, «гражданский муж» нашей Елены Константиновны. Логично предположить, что они — Ганецкий и Феррари, несмотря на разницу в возрасте, общественном положении, на разницу абсолютно во всем, не могли не быть знакомы друг с другом, не могли не говорить на единственную тему, которая могла бы их объединить, — о Горьком. А потом, когда в судьбе Феррари настало время внезапных перемен, не исключено, что именно Ганецкий помог ей как старой знакомой найти новую работу. В пользу этого довода говорит еще одно малозаметное, в общем-то, обстоятельство: Елена Константиновна получила в Главконцесскоме скромную должность референта (фактически — переводчика и делопроизводителя) в информационном (под)отделе. Ее непосредственным начальником стала жена Якова Станиславовича Гиза Адольфовна Ганецкая[268], а среди коллег-референтов того же отдела числилась некая Софья Юльевна Животовская — вполне возможно, дальняя родственница главы Главконцесскома (девичья фамилия матери Троцкого — Животовская). Снова, как и прежде в разведке, Елена Константиновна оказалась на вторых, если не на третьих ролях, а знала и видела, наверное, многое из того, что предназначалось только для ушей и глаз тех, кто играл первую скрипку.

Хотела ли сама Елена Феррари выбраться наверх из забитого справками, сметами, отчетами и разнообразнейшей перепиской болота Главконцесскома? Вряд ли в этом приходится сомневаться. Слишком уж не был похож мир, в который она окунулась во второй половине 1926 года, на то, что окружало нашу героиню до сих пор. И весьма сомнительно, чтобы эти отличия пришлись ей по душе. Конечно, уже долгое время — около десяти лет — Ольга Ревзина скиталась по свету, как тот корабль, о котором она писала в «Принкипо», в поисках лучшей доли и острова с жирафами, а просто и честно говоря — спокойствия и причала в тихой бухте. И у нее действительно было слабое здоровье — все это верно, но… Во-первых, ей исполнилось только 26 лет — не самый подходящий возраст для выбора последней стоянки, и, как бы ни была она больна, до сих пор она не просто работала. В ее жизни непрерывной чередой сменялись путешествия, приключения, творчество, наконец. От этого тоже можно устать и можно захотеть отдыха, но ненадолго — на месяц, на два, на полгода, а не для последнего приюта. Во-вторых, даже с точки зрения выбора места своеобразного отпуска после разведывательной работы Главконцесском выглядел несколько странно. При чрезвычайно высокой общей загруженности бумажной работой тут еще и страсти должны были кипеть нешуточные — как и везде, где появлялся Лев Давидович.