Елена Феррари

По неподтвержденным данным, в итоге Елена Константиновна вернулась к вербовочной работе. Она возобновила связь с «Робином», с которым встретилась несколько раз лично и убедила отправиться в Германию, — история, по внешним признакам полностью совпадающая с историей вербовки Бранко Вукелича в 1932 году во Франции. Разница только в том, что мы до сих пор не знаем, кем был этот самый «Робин». Равно как не знаем, кем был агент «Разборчивый», которого привлекла к работе «Вера» и которого тоже отправили в Европу, а также пара «Внучка» и «Симпатик» и — отдельно — агент «Нан», подготовленные (все трое за такой-то срок?) Феррари для шпионажа в пользу СССР на территории Германии, да еще агент «Сын», который должен был отправиться в Токио, «как только завершит работу над своей новой книгой» (Москва в это время пыталась всячески усилить свои позиции в Японии в связи с резким ростом военной напряженности на Дальнем Востоке). Кроме того, «Вера» проинспектировала деятельность сотрудника американской резидентуры «Гризы», своей помощницы «Джульетты», кандидатов на вербовку «Труса» и «Боя» и всеми осталась довольна[338]. Ни один из этих псевдонимов в других источниках не встречается, а суть их деятельности и легальная профессиональная принадлежность неизвестны.

Темп вербовочной работы «Веры», которая еще буквально вчера сетовала на то, что ей тут, в Америке, нечем заняться, а через пару месяцев прислала список желающих стать советскими шпионами американцев, естественным образом встревожил Москву: не слишком ли неосмотрительно девушка берет быка за рога? Феррари ответила в присущей ей манере, давая понять Урицкому, кто из них двоих настоящий разведчик:

«Я совсем не считаю темп моей вербовочной работы быстрым. Я узнала об этих людях все, что должна была узнать. Поэтому уверена, что они будут работать с нами…

О нагрузке. Пока я не могу считать ее большой, но надеюсь действительно заработать в полную мощь.

О конспирации. Я одна знаю всех, кто мне помогает. К каждому знакомому у меня есть дело. Например, бывая у Кудряшки, я помогаю ей делать эскизы моделей одежды для богатых клиентов. Я уже становлюсь художником. И это реально. Более того, Кудряшка находится на государственной службе. У нее много буржуазных родственников и друзей. Она очень респектабельна, и она мне помогает…

За мою карьеру я не завербовала ни одного провокатора, не имела в своих организациях ни одного провала, хотя мне не один раз приходилось ликвидировать последствия чужих провалов»[339].

Неправильно ставить диагноз в отсутствии пациента, но врачей наверняка навело бы на мысль о неврастении такое скорое и внезапное чередование всплесков апатии, астении и бурной активности, какое случалось у Елены Феррари в 1936 году в Америке. Да и не врачам ясно было видно, что со здоровьем у нее дело плохо, и сама Елена Константиновна, пусть и не полностью, это сознавала. Отсюда ее необъяснимые на первый взгляд крайности в планах: то на английский язык сил хватит и не больше, то масштаба не хватает, развернуться негде — она просто горела на работе и, похоже, уже догорала.

«Вера» не раз позволяла себе поучать Директора в постановке вербовочной и шире — разведывательной — службы (жаль, что нам неизвестна ее переписка с Вице-Директором — Артузовым, там могла быть кардинально противоположная ситуация). В августе она, видимо выведя в конце концов Урицкого из себя, объясняла ему: