Элеонора Аквитанская. Королева с львиным сердцем

Расстояние мешает мне, благословенный папа, говорить с тобой лицом к лицу. И все же, мне необходимо хоть немного выплакать свое горе; кто поможет мне выразить его словами в письме? Я обеспокоена снаружи и изнутри, оттого слова мои полны горя. Снаружи – страхи, внутри – конфликты, и нет мне ни единого мига покоя от бедствий зла и горя от бед, обрушившихся на нас безмерно. Я таю от горя, тает плоть моя, кожа прилила к костям моим. Мои года уходят на вздохи, да хоть бы они совсем все пробежали; чтоб кровь моя вся вылилась из моего тела, чтоб мозг мой в голове и костях растворился бы от слез, чтоб вся я растаяла в слезах. Мои жизненные органы оторваны от меня; я потеряла опору моей старости и свет моих глаз. Исполнились бы мои мечты, если б Бог приговорил мои несчастные глаза к вечной слепоте, дабы не узрели они еще более горьких зол для моего народа. Кто позволит мне умереть вместо тебя, мой сын? Взгляни на мать в таком несчастье, о, Матерь милосердия, или если твой Сын, неисчерпаемый источник милосердия, взыскивает с сына за грехи матери, пусть с нее и требует за все то, в чем она согрешила, пусть накажет [за] грех – но не насмехается над болью невиновного. Пусть тот, кто побеждает, уничтожит меня. Пусть вознесет руку Свою и рассечет меня, и пусть послужит мне утешением, что, поражая меня скорбями, Он может не щадить меня. Почему я, несчастная, не жалеемая никем, дожила до позора отвратительной старости, госпожа двух королевств? И я была матерью королей.

Оторваны от меня мои жизненные органы, моя семья разорвана и отвернулась от меня; Молодой Король и граф Бретани (Джеффри. – Е. С.) спят во прахе, а их несчастнейшая мать вынуждена жить, чтобы ее неисцельно терзала память об умерших. Два сына остались мне в утешение, живущие доселе на мое страдание, о, несчастная я и виновная. Короля Ричарда держат в цепях; его брат Иоанн огнем и мечом уничтожает людей в его королевстве. Господь во всем жесток ко мне, и рука Его тяжко обращена на меня. Воистину, гнев Его подавляет меня, и потому мои сыновья сражаются друг с другом, даже когда один из них сокрушен заточением в цепях, другой, прибавляя горесть к горести, жесткой тиранией пытается узурпировать королевство узника. Добрый Иисус! Кто позволит мне погрузиться в ад и скрыться там, пока Твоя ярость не престанет, пока не утихнет [боль] от стрел во мне, иссушивших дух мой? Смерть – мое желание, а жизнь – тягота. И пока я таким вот образом непрерывно умираю, я хочу умереть совершенно; и все же, против желания мне приходится жить, и жизнь моя – пища для смерти и материал для пытки. Счастливы те, кто, не испытав насмешек этой жизни и невиданных происшествий в подобном состоянии, ушли, испытав блаженство преждевременной смерти. Что я делаю? Почему я существую? Почему с усилием волоку мою беду и не отправлюсь повидать того, кого любит моя душа, кто пребывает в нищете и железных оковах? Какая мать в такое время может забыть сына своей утробы? Тигры умягчаются от привязанности к своим малышам, также и злобные ведьмы.

И все же я в сомнениях. Если я уеду, оставив королевство сына, со всех сторон опустошаемое злобной враждой, в мое отсутствие оно будет нуждаться в добром совете и утешении. Если, с другой стороны, я останусь, то не увижу лица сына моего, чего превыше всего я желаю. Некому будет заботиться об освобождении моего сына, и, чего я особенно боюсь, нежнейший юноша[154] будет истерзан тяготой невозможной суммы денег и, будучи не в силах легко вынести такое бедствие, действительно легко будет доведен такой мукой до смерти. О нечестивый, жестокий и отвратительный тиран, который не побоялся наложить свои святотатственные руки на помазанника Господня! Ничто не отвратило тебя от столь бесчеловечного поступка – ни королевское помазание, ни почтение к святой жизни, ни страх Божий.