Эльф среди людей

Тяжело вздыхающее море, розово-жемчужное небо, волны воспоминаний – всё это уводило из сегодняшнего дня, туда, во вневременье, где высится светлый Тол-Эрессеа, где заботы – лишь в творчестве, а печали – лишь в памяти. И кажется – еще немного и сознание Эльдин коснется его, и они будут вместе, через Море, через Грань.

Солнце село.

Чуда не свершилось.

Это только в аданских сказках эльфы умеют творить любые чудеса.

Что дальше? Возвращаться? Вот так, сразу? Ведь в Арноре его ждут, а эти попытки дотянуться до жены всё равно обречены на неудачу. Или всё-таки дойти до Мифлонда? Но что изменится? Его мысли не отнесет на Эрессеа ни один корабль, и близость кораблей не поможет ничем.

Дождаться ночи, попытаться воззвать к Тилиону, потом к Эарендилу… заранее зная, но всё-таки, всё-таки, всё-таки.

Звук шагов вывел нолдора из задумчивости. Тот, кто шел к нему, явно хотел, чтобы его услышали: не так-то просто эльдару перестать ходить беззвучно.

Странник обернулся – и тотчас встал с поклоном.

– Владыка Кирдан?

Корабел кивнул в ответ. Спросил:

– Ты не первый век приходишь сюда. Глядишь на Запад в тоске.

– Там у меня жена и сын.

– А что мешает уплыть?

– Я не затем приплыл сюда, чтобы покидать эти земли.

– Я помню, – медленно наклонил голову Кирдан.

Этот корабль – привезший майар в обличии людей – не забыть. И дело было даже не в том, что прибыли могучие посланцы Стихий и с ними несколько славных эльдар. Просто это был единственный за всю Третью эпоху корабль, приплывший с Запада.

И капитаном был как раз сын того огнеглазого, с которым говорил сейчас Кирдан.

Невольно они оба посмотрели на запад, понимая друг друга без всякого осанвэ: вот уже полторы тысячи лет никому не дано дотянулся мыслью до Амана. Ни могучему, ни слабому, ни старейшему, ни юнцу. Ни проклятому, ни прощенному.

– И ты будешь так ходить сюда век за веком? – тихо задал вопрос Корабел.

Нолдор пожал плечами: дескать, а что еще остается делать.

– Зная, что это бессмысленно?

– Безрезультатно, владыка. Но не бессмысленно.

Кирдан чуть прищурился:

– Но если ты так тоскуешь по своим, то почему ты не напишешь им письмо?

…нечасто на лице гордого нолдора можно было увидеть такое изумление. Мореход кусал губы, с трудом сдерживая довольную улыбку.

Но когда огнеглазый заговорил, это были отнюдь не слова признательности:

– Опомнись, владыка, что ты предлагаешь?! Рунами можно передать сведения, знания, но как выразить ими то, что живет в сердце?! То, чему нет воплощения даже в словах?!

– Но люди делают это. Ты живешь среди аданов и лучше моего знаешь: лишенные осанвэ, они наши способ…

– Людские письма – это обрубки речи. Донесения, приказы, просьбы. Даже люди не пытаются втиснуть душу в клетку рун. Даже они понимают: это всё равно что парадным одеянием мыть пол – только потому, что оно тоже ткань.

Но Кирдан не собирался сдаваться так быстро:

– Так ты хочешь сказать, что передать письмом чувства невозможно?

– Д… – как ни было коротко это слово, нолдор осёкся на середине. В его глазах зажегся огонёк действия.

«Вот уж правильно зовут вас огнеглазыми», – мысленно усмехнулся Кирдан. Вслух он сказал:

– Подумай, за эти века произошло немало событий, о которых стоит рассказать. А это получится почти обычное письмо. Я потом передам его на первый же корабль, который отплывет на Заокраинный Запад.

Нолдор ответил не сразу, обдумывая слова Корабела. Потом спросил:

– Отчего ты помогаешь мне, владыка? Ведь ты же знаешь, кто я. Ведь ты же помнишь, как я погиб. У тебя нет причин…

– У меня нет причин, – резко возразил Кирдан, – оспаривать решение Валар. Намо отпустил тебя, и не нам осуждать того, кого оправдал Судия. Валары позволили тебе приплыть – и не считай себя хитрее их, гребец Аллуина! Будь они против того, чтобы ты сошел на берег Эндорэ, твоя уловка не помогла бы тебе.

– И всё-таки: почему ты мне помогаешь? – тихо спросил нолдор.

– Почему… Мне больно видеть, как ты раз за разом уходишь, потерпев неудачу. Не благодари: считай, что я забочусь о себе.

Тот глубоко поклонился:

– Как скажешь, владыка. Не благодарю.

– Хитрец! – рассмеялся Кирдан. – Пойдем в Гавани. Сегодня ты отдохнешь, а утром тебе дадут всё, что нужно для письма.

Он сделал приглашающий жест и пошел вперед.

Нолдор остался стоять:

– Владыка.

– Что? – обернулся тот.

– Мое имя Хэлкондо. «Хэлгон» на синдарине.

Серебристой Гавани они достигли в сумерки. Город мерцал сотнями огоньков – небольших, будто для того и зажженных, чтобы не нарушать глубоко-синего вечера. Это было торжественно – и приветливо. Похоже на Имладрис – и совершенно иначе.

В другой раз нолдор был бы рад увидеть этот легендарный город, но сейчас, как и сотни лет назад, ему было не до разглядываний. Тогда его, лишь кивком головы простившегося с сыном, ждал восток. Теперь по иронии судьбы ждал запад.

Следом за Кирданом он вошел в большую залу. Непохоже было, чтобы это высокое здание служило кому-то жилищем – нет, здесь собирались те фалмари, что сейчас были на берегу.

Хэлгон внутренне напрягся: он привык по Имладрису, что его появление встречают настороженным молчанием.

Но напрасно.