Эльфийский бык 3

— Это опасно… — Яков явно не желал отпускать. — Мазин…

— Не стоит, — Софья Никитична покачала головой. — Живым… лучше побыть в этом вашем… бункере. А я хочу поговорить с мертвецами. И они со мной тоже… сейчас.

Софья Никитична зачерпнула клок тумана и, смяв его пальцами, вытянула тонкой нитью.

— Руку, — попросила она, и Яшенька — чудесный всё-таки у неё муж — послушно протянул. — Вот так… теперь тьма вас пропустит. Лешенька. И остальные мальчики, прошу прощения, имён не знаю, но мы это исправим. Так… тьма теперь видит отметки, но всё равно, постарайтесь спуститься туда побыстрее. И защиту поставьте, если там люди есть. Всё же сила… своеобразная…

Нити касались кожи и люди чувствовали это прикосновение.

А Софья взмахом руки заставила туман расступиться. И первое из умертвий — высокий парень в бронежилете и при каске — медленно направился куда-то к забору, который проглядывал вдалеке.

Из-за забора тянуло смертью, но Софье нужен был не он.

— Яшенька, они будут слушать тебя. Но приказы формулируй очень ясно. Всё же и при жизни ребята сообразительностью не отличались, а смерть и вовсе на умственных способностях сказывается печально.

— Софьюшка…

Яков явно не хотел отпускать её одну. Но других некромантов рядом не наблюдалось, а живым, там, куда собиралась Софья, не место.

— Веди, — сказала она Максимушке, который недовольно переминался с ноги на ногу. — Где ты, говоришь, их хоронили? Да, да… согласна… нехорошие люди. А главное, совершенно ничего в некромантии не понимающие. Ну кто ж собственными руками создаёт нестабильные кладбища.

— Д-да… — прогудел Максим. — Плохие… злые. Ругались.

Софья погладила лапищу умертвия. А вот и эмоции появились. Это ложь, что умертвия не испытывают эмоций. Испытывают. Только умертвие должно быть сильным, да и эмоции — тоже.

— Ничего, дорогой, я не позволю больше обижать тебя.

Тьма всколыхнулась и расступилась, выводя на узенькую, малозаметную тропинку, которая сперва подобралась вплотную к высокому забору, протянулась вдоль него, чтобы затем свернуть в близлежащий лесок. Причём ощущения сразу изменились.

Нет, здесь тоже была тьма.

И старая.

Такая вот… пожалуй, та, которая уже подбиралась к границам Осляпкино.

— Вода, кажется… да, я поняла, — Максимушка первым спустился по невысокому склону, чтобы подать руку. И Софья Никитична от помощи не отказалась. Воду она тронула, убеждаясь, что та черна не только с виду. Родник брал начало в месте, куда Софье Никитичне очень нужно было попасть.

Только…

— Здесь? — уточнила она.

— Здесь, — согласилось умертвие. — Т-там!

И руки растянул.

Как интересно.

Очень, очень интересно. Софья Никитична задумалась, а потом решила, что если и спрашивать, то не у Максимки. Все же живым он наблюдательностью не отличался.

А вот тьма…

Тьма — дело другое.

Софья Никитична опустилась на колени и, зачерпнув воды, сказала:

— Ну, мёртвая водица, скажи, что прячешь ты?

А потом просто добавила своей силы и подбросила вверх. Вода взлетела, разбившись на крохотные капли. Те зависли на долю мгновенья, протягивая друг к другу тончайшие водяные нити, а затем сплетённая сеть рухнула вниз, стирая границу иллюзии.

— Вот и нашли, — с удовлетворением произнесла Софья Никитична, оглядывая открывшуюся полянку. Была та не то, чтобы велика, десятка два шагов в поперечнике.

Темная земля.

Камни, выбивающиеся из-под земли, словно зубы древнего зверя. И по-за границей их — цветы. Хрупкие, будто пеплом подёрнутые стебелёчки, изгибающиеся под тяжестью бутонов. Некоторые уже треснули, готовые раскрыться, другие были свёрнуты тугими комками, третьи и вовсе только-только окрасились.

— Огнецветы, — Софья Никитична осторожно коснулась хрустального, ещё не окрасившегося лепестка. А потом наклонилась ниже, тронув уже сухие веточки пальцев, что выглядывали из земли. — Вот, значит, как?

И тьма, которая висела над этой полянкой, точно ещё опасалась дрожащих искорок, которыми проблескивали бутоны, пришла в движение.

Заговорила.

Загомонила.

Заплакала призрачными слезами.

— Ответят, — Софья Никитична развела руки. — Они… за всё ответят. Вставайте. Пришло ваше время…

И пальцы дрогнули, а следом, пробивая сухой панцирь из мертвых корней и прошлогодних листьев, высунулась чья-то рука.

Ещё одна…

Земля зашевелилась, не пытаясь даже удержать в себе мертвецов. Сколько их? Много… очень много… слишком много, чтобы не плакать.

Хорошо, что Яшенька не видит.

Расстроился бы…

Да и плачущий некромант — это так себе…

Додумать не получилось, потому что, отзываясь то ли на Софьину силу, то ли на иную, давно уже травившую окрестные земли, один за другим начали раскрываться огнецветы. Крупные бутоны лопались с едва слышным звоном, выпуская облака золотистой пыльцы. И та мешалась с тьмой, наполняя ту светом, смешивая и… изменяя.

В нечто третье.

Цветов раскрывалось больше и больше.

И запах их сладкий, медвяный, дурманил, обещая забвение.

Софья вдруг ощутила себя…

Юной?

Как когда-то давно-давно. Она уже и забыла, какой была. Лёгкою. И нерешительной. Точно знающей, что она не такая, как сёстры, как вовсе надлежит быть девице благородного семейства. И того стыдящаяся.