Эльфийский бык 3

— Давай, — Кошкин, подхватив Василису под локоток, пояснил. — Не надо им мешать… они так-то хорошие, но на работе. Нервничают.

Он отвёл Василису в стороночку, надеясь, что всё это представление не затянется надолго.

Не ошибся.

И четверти часа не прошло, как перед Кошкиным появился человек в характерного вида чёрной броне:

— Вот все люди, как люди, а Кот вечно с бабой какой-то.

— Это Василиса, — сказал Кошкин. — Василиса, это — Николай Симаков… ты откуда взялся?

Старый приятель стащил шлем и, вдохнув свежий воздух, сказал:

— Так… Поржавский направил. Чтоб приглядел там… на всякий случай. Заодно уж и в разведку. Я и прицепил маячок. А как он заглох, так и понял, что неладненько. И глушилки на дороге, и пост этот… вот скажи, Кот, почему ты вечно во что-то вляпываешься?

— Я? — Кошкин возмутился до глубины души. — Я, между прочим, спасатель. Мне положено! И вообще… тихо надо, а вы устроили.

— Ой, да ладно… — Симаков огляделся. — Сейчас уберемся, переоденемся. Никто и не заметит разницы.

— А это? — Павел указал на фургон. — Они ж на связи… были.

— И будут. Паш, ну я ж не учу тебя работу работать. И ты меня не учи… мы умеем с людьми разговаривать. Убеждать там… вот и убедим, что есть разница не только в сроке, который им грозит, но и в том, где этот самый срок отбывать. Поверь, от моих предложений ещё никто не отказывался!

И улыбнулся во всю ширь. А ещё Василисе подмигнул, сволочь этакая…

— Я бы и сам справился, — буркнул Кошкин.

— Верю, — Василиса кивнула и уточнила: — Я могу идти? А то ведь девочки волноваться станут… и вообще там с вашими спецоперациями бардак полный…

— Я провожу, — Кошкин тайно показал старому приятелю кулак. — А то и вправду… никакого порядку. Если бы вы знали, до какого маразму порой доходит… вот поедешь так матушку престарелую проведать, а тебя сперва заморочить хотят, потом в рабство захватить или там на опыты. Только станешь отказываться, объяснять людям, как они неправы, так гвардия налетит и всё попортит…

— Это по-твоему объяснение? — указала Василиса на развороченный джип.

— Ну… меня матушка учила, что с людьми нужно говорить на их языке. Тогда легко будет достигнуть взаимопонимания… кстати, зачем тебе автомат?

— Хозяйство, — Василиса перекинула автомат за спину. — У меня большое… а в большом хозяйстве всё пригодится. Даже автомат… так ты идёшь?

— Разве я могу отказать женщине с автоматом?

— А Котом тебя прозвали…

— Потому что живучий очень.

И не хрен в спину ржать. Заметно же ж… очень даже заметно.

Глава 20 Повествующая о жизненных перспективах

Когда на душе скребут кошки — это не просто так. Это они закапывают насранное.

Народная мудрость

Калегорм закрыл глаза, позволяя силе проникнуть в тело, пройти сквозь него. Он ясно слышал звон натянутых струн и музыку, одновременно ужасающую, грозную и в то же время нежную. На мгновенье она заглушила все прочие звуки.

Отрезала.

Оградила его от мира вовне. И показалось, что этого мира вовсе даже не существует. А если он и есть, то нужен ли? Важен ли? Зачем нарушать гармонию звучания реальностью, если можно остаться здесь.

Навсегда.

Калегорм заставил себя открыть глаза и сказал:

— Мне, пожалуй, придётся задержаться.

— Надолго? — уточнила Анастасия.

— Пока не знаю, но…

Калегорм прошёлся по пещере, позволив себе коснуться каждой из статуй. Он надеялся ощутить биение жизни, но нет.

К сожалению.

Или… наоборот?

Он ведь тоже думал о смерти. Много. Часто. И подолгу. Он привыкал к этой мысли или даже приучал себя, хотя теперь не мог понять, почему? И ныне сами эти мысли ему же казались донельзя странными. Противоестественными в чём-то, но… он понимал.

— Скажите, вы ведь звали её? — он остановился пред девой, в груди которой ещё металась искра. Получится? Нет? Надежду давать нельзя, но попытаться… хуже всё одно не станет. — Просили вернуться?

— Постоянно, — Маруся опиралась на руку своего избранника, и делала это просто, без лукавства и стеснения, кажется, сама не замечая, что ищет этой вот опоры. — Только она… не хочет. Как мне кажется.

— Мы рассказывали. Про то, как день прошёл. Что случилось… хорошее или не очень. Обычно про хорошее, — добавила Анастасия.

— А вы могли бы… попробовать сейчас? Только одну минуту.

Калегорм устроился на полу, скрестив ноги. Он позволил телу расслабиться, а собственной силе — раскрыться, становясь частью общего потока.

— Как-то это…

— Я могу выйти, — сказал Ива-эн. — Бер, идём… мы за дверью подождём, ладно?

— Не обязательно говорить громко, — Калегорм ощущал смущение и неловкость, которую испытывали девушки. — Вы можете подойти к ней и вовсе шептать, скажем, на ухо. Главное, чтобы она слышала

А Калегорм услышит эхо.

И…

Да, именно.

Звук голосов вплетался в общий рисунок, становясь частью его, дополняя. И рисунок этот окутывал статую, пока ещё живую, заключая в кокон собственных мечтаний.

Добавляя им жизни.

— Достаточно, — сказал Калегорм. — Вы говорили, что были изменения, когда упоминали про вашего… отца…

— Да.